Глеб Павловский
Пространство экс-президента, ныне премьера не ограничивается одним Кремлем или Белым домом.
Фото Сергея Зуева (НГ-фото)
В юбилейные дни президент, обычно следящий за непротиворечивостью своих слов, вдруг выдал две противоположные оценки. Одна оптимистична – «Пусть не сразу все можно дома поменять, не сразу вычистить все улицы, но надо, чтобы было движение вперед. И сейчас, мне кажется, оно есть», – это Медведев в Южной Осетии 8 августа. А уже 10 августа он про Россию в целом: «Нам нужно движение вперед. Этого движения вперед, на мой взгляд, пока нет». Между этими двумя высказываниями – 9 августа – юбилейный путинский день. 10-летие Путина дало президенту некий повод к самооценке. Так есть у нас движение или его нет?
Юбилейный тупик
Забывается, что Медведев – юбилейный «одногодка» Путина, еще по первому его правительству. Все десять лет с осени 99-го он провел рядом с ним, в аппарате власти. Может ли функционер рассматривать аппарат холодно? Почему бы нет. Мир бюрократии не мешает инсайдеру посматривать на власть острым глазком свидетеля, чьи представления о норме оскорблены. Похоже, что Медведев присматривался к делам – понятно, как оно все делается... да вот хорошо ли это? Так ли ведутся дела?
Но дела делались, и аппаратчик выучился постепенству. Эту ценность малого, которой пурист Медведев, быть может, поначалу не подбирал точного имени (защищенность? стабильность? нормальность?), аппаратчик Медведев годами тренировался ценить. Его реакция 8 августа прошлого года была моментальным рефлексом выпускника путинской десятилетки – наставления не потребовались. Президент Медведев совпал в моральном чувстве с нацией, с ее требованием защиты, и шире – свободного действия. Потому когда он утверждает, что год назад принимал решение сам, я склонен этому верить. Политик мог лукавить, но заявление Медведева звучит как его символ веры: «Это ответственность одного человека... и поэтому никаких консультаций я ни с кем не вел». Бюрократически спорный, но очень категоричный императив. Президентское кредо. Тогда почему день спустя им говорится: «Так дальше развиваться нельзя – это тупик»? Опять-таки похоже на кредо.
1999: восстание против Гоббса
Политическую систему, которой руководит Медведев, зовут «путинской», и путинской зовется Россия. Это именование появилось около десяти лет тому и вряд ли сотрется в близком будущем. Что в реальности значила добавка имени к имени? Не унизительно ли такое для великой страны? Нет. Путинская добавка заключена в акте сопротивления 1999 года, глубина и последствия которого недооцениваются.
«Слабые государства исчезают с карты мира», – это Дмитрий Медведев сказал о сверхдержаве СССР. Еще великий историк Ф.Бродель главу о Европе в своей «Грамматике цивилизаций» начал с парадокса свободы/безопасности: «Разумеется, вопрос о свободах встал только тогда, когда Европа сформировалась как однородное, защищенное пространство. Свободы невозможны там, где нет защищенности. Обе проблемы составляют единое целое». Вслед Российской империи Союз оставался дамбой евробезопасности – свободы Европы развивались за этой плотиной. Но крах СССР взломал Евровосток, и в 1991-м весь труд русской европеизации пошел насмарку. Девяностые годы воплотили кошмар Броделя – «незащищенное и неоднородное», невозможное для свободы пространство расползлось гигантским континентальным масляным пятном.
В Евразии, как в затопленном Нью-Орлеане, гуманность обнулилась и заработала зоология. К «прелестям» физического выживания добавилась пытка слабостью и страхом для миллионов, вынуждающая слабых звереть, искать зависимости, угрожая друг другу. Гоббс воскрес и вернулся в Европу – война всех против всех! Эксперимент по материализации антиутопии 400-летней давности в России вновь удался – человека успешно расцивилизовали.
Действие ВВП и его команды в 1999 году были импровизированным сопротивлением Гоббсу. Оно не было героическим, и от большинства не требовалось личных жертв. Закутавшись в образ «такого, как все», Путин любому позволял с ним отождествиться, и в этих клубах доверия храбро двинулся вперед. «Маленький чиновник, аккуратно пробирающийся над пропастью» – так сочувственно определила его партизанский стиль забытая мной тетенька из фокус-группы. Сопротивление лидера спаяло гоббсову стаю слабых в большинство, преувеличивающее реальный уровень силы и безопасности. Путинская Россия и стала решением броделева парадокса «безопасность/свобода» – ею Европа вернула себе защищенность. Если нынешняя РФ без юмора зовется «великой», то лишь благодаря путинской инновационной добавке-1999 к русской истории.
Заблудившиеся в триумфе
Если было другое решение этой задачи, то какое? Альтернативу не нашли, ее вроде и не искали. Но где временное решение, там постоянная проблема. С гоббсовой войны всех против всех мы вернулись инвалидами суверенитета. Путинская Россия – временно? навсегда? – растопырена между конституционным полем своих институтов (недостаточным ни для чьих свобод, кроме свобод бюрократии) и своим недостаточно защищенным пространством (предоставляющим исполнительному аппарату карт-бланш). Оба пространства никак не складываются в единое целое европейской России. По сей день мы решали скорее проблему существования России, чем вопросы хорошего руководства ею.
Путинский консенсус безопасности – это ценностная политика. Но что такое безопасность как ценность? Это возможность свободной жизни в защищенном пространстве. Путинский консенсус сделал все возможное внутри страны. Однако решить эту проблему, оставаясь внутри России, – нельзя. За безопасностью придется идти вовне.
С первых дней президентства Медведев напомнил о второй стороне тождества «безопасность/свобода». Но за это европейское уравнение ему в первый же президентский август пришлось воевать. А победа над Грузией (и косвенно над США) с последовавшей перекройкой карты Кавказа перекинула нас в поле новых рисков – глобальной стратегии, которой у нас нет.
Купание символичного коня
Прошлое десятилетие отсюда видится как докризисная жизнь: мирная, несмотря на Басаева, Ходорковского и Кавказ. Путин стал в ряд национальных символов, похожий на позднего де Голля – из лидера нации ставшего ее привычкой. Француз конца века не мог описать свою жизнь, не поминая – добром или злом – Генерала. Де Голль, всемирно известный носатый символ «Сражающейся Франции», стал мифом галльского сопротивления... в халате и тапочках, на дому. И точно так же для нас приход Миллениума в Россию это навсегда. Теперь мы у телевизора и – Путин там. В отличие от галльского, наш символ сопротивления спортивен – еще раз включи телевизор! Но помнит Путин о риске превратиться в свой сиквел – с гламурным купанием коня в горных струях, плебсу на потеху? Став народным кредо, нельзя ни забавлять, ни меняться. Обсуждение Путина, заметим, соскальзывает из политики в историографию. Ну а что исторические «лица России» трудятся простыми премьерами, на то мы – народ-первопроходец.
Главный из упреков Путину не поставишь ему в вину – шок 1999 года, травма триумфа. В политике обесценилось все, кроме первых призов. Тут-то обозначилась беда с мыслящими людьми. Не с нехваткой их, но с их неспособностью проработать собственный опыт. Так и не бросив Путину интеллектуальный вызов, умы закисли в сонливой ненависти. За ними всхрапнули в триумфах умы триумфаторов, пробуждаясь, лишь если стибрить чего. По-деголлевски Путин махнул на все рукой: пускай тупят да воруют, только бы дом не сожгли! Медведеву этот изящно-брезгливый жест не дается – в воздухе летают слишком тяжелые гидроагрегаты. Если верить главе Ростехнадзора Николаю Кутьину, «полторы тысячи тонн весом второй гидроагрегат вопреки законам физики поднялся в воздух и летал. ┘Ученые теперь испытывают внутренний ужас от того, что законы физики были нарушены». И физику разворовали, б...ди!
О путинском большинстве часто говорят как о «деполитизированном», а ведь это не так. Большинство специфически остро политизировалось Путиным, и цифра доверия ему – дань символу политической веры. Но верующие практичны, они не символисты. Цифра доверия Медведеву ниже, прозаичнее, а сам он рубит военной прозой: «Не ради каких-то геополитических результатов, побед – это все мусор. Главная ценность – это человеческая жизнь. И не ради того, чтобы проводить в жизнь какие-то принципы, а ради того, чтобы наши люди жили нормально – жили человеческой жизнью, были здоровы, чтобы они не находились под ударом врагов, в прицеле или перекрестье автомата». Нормальность – новая ценность, выдвигающая другой ряд задач. Медведевские 50–60% – более трезвая оценка путинским большинством самих себя. Таков наш рейтинг самооценки накануне Десятых: вроде справимся, да кто знает?
Чувствуя себя в безопасности Нулевых, страна размечталась было, требуя продолжений. Но проваленную в 1991-м европеизацию кому-то надо идти доделывать. Для этого путинской России больше не подходил Путин, и он первый это понял. (В политике иногда важно догадаться первым!) Создавший страну, какой не было до него, внутри России он успел сделать мало. Потребовался выдающийся президент, и Путин рискнул уступить Медведеву этот шанс. Медведев расталкивает грезящих о величии, те упираются, тянут на себя одеяло, смотрят докризисные сны. Впрочем, и одеяло нам только снится – его украли. Звонят с Саяно-Шушенской ГЭС – ступай встречать Десятые годы! Но встречать не идут, и те выехали за нами.
Читайте также:
Дарья Гармоненко