Вину за экспансию Ирана возложили на Россию

Фото SepahNews / Handout/Anadolu Agency/Getty Images

Российское участие в антитеррористической операции в Сирии помогло Ирану укрепить свое влияние в этой стране. Такой вывод содержится в свежем докладе лондонского Международного института стратегических исследований (IISS), который называется «Иранские сети влияния на Ближнем Востоке». Авторы полуторагодового исследования утверждают, что в перспективе Иран смог бы выиграть от более тесного обмена разведданными с РФ после окончания боевых действий в Сирии.

До тех пор пока Воздушно‑космические силы (ВКС) РФ не отправились в Сирию, у иранской военной кампании в этой стране было много слабых мест, признают в IISS. Главным инструментом Тегерана в конфликте исследователи называют подразделение «Кудс» в составе Корпуса стражей исламской революции (КСИР). 

Командир «Кудс» генерал Касем Сулеймани, несмотря на широкое привлечение к боевым действиям иррегулярных формирований из других стран, испытывал потребность в авиаподдержке, новейшей артиллерии и в партнерах по спецоперациям. Учитывая историю отношений между Россией и Сирией и скепсис Кремля по поводу значения так называемой арабской весны, Россия стала «очевидным выбором» для Сулеймани, говорится в докладе IISS.

РФ, как утверждают авторы исследования, укрепила за собой репутацию иранского партнера благодаря готовности продавать Исламской Республике вооружение и ядерные технологии, дипломатической поддержке в Совете безопасности ООН, попыткам выстроить отношения с экс‑президентом Ирана Махмудом Ахмадинежадом, а также посредничеству в заключении многосторонней «ядерной сделки». В докладе IISS говорится, что в июле 2015 года Сулеймани вылетел в Москву и провел переговоры с президентом Владимиром Путиным, для того чтобы обговорить взаимодействие двух стран в Сирии. В конце сентября 2015 года Совет Федерации РФ единогласно одобрил запрос Путина об использовании ВКС РФ. «Присутствие России и интенсивность ее операций (в Сирии. – «НГ») быстро возросли», – подчеркивают авторы доклада.

Исследователи отмечают, что в середине апреля 2016 года Россия использовала иранскую авиабазу Хамадан. «Впервые иностранное государство со времен Второй мировой войны действовало с территории Ирана, – говорится в докладе IISS. – Использование иранской базы было знаковым, учитывая конституционные запреты». Существенным с точки зрения российско‑иранского партнерства авторы называют возвращение Алеппо под контроль сирийских правительственных сил. Авторы исследования считают возможным продолжение сотрудничества между Москвой и Тегераном в разведывательной сфере. Так, в IISS задаются вопросом, в какой степени «иранские возможности в киберсфере смогли бы получить выгоду от более тесного сотрудничества с Россией по разведывательным каналам после войны в Сирии».

Впрочем, стоит обратить внимание на то, что в высших эшелонах иранской власти нет однозначного мнения о необходимости тесных связей с Москвой. Недавний доклад американской аналитической корпорации RAND, в котором анализируются внутригосударственные дискуссии в Исламской Республике, свидетельствует о том, что образ РФ в глазах военной и политической элиты Ирана противоречив. Иранцы не хотят быть уязвимыми ни для какого иностранного вмешательства, отмечали исследователи RAND, называя сотрудничество между Москвой и Тегераном вынужденным. Причем, по распространенному мнению, большой потенциал конфликта для российско‑иранских отношений таит в себе именно сирийское досье.

«Не стоит преувеличивать значение российско‑иранских отношений, – заявил «НГ» эксперт Российского совета по международным делам Антон Мардасов. – Зачастую они носят популистский характер. Но стоит иметь в виду, что помимо Сирии Москва и Тегеран взаимодействуют на других треках – в Афганистане, на Каспии, в сфере военно‑технического сотрудничества. Даже ухудшение отношений из‑за сирийского досье вряд ли окажет фундаментальное влияние на качество связей. Понятно, что Россия и Иран по‑разному глядят на постконфликтное устройство Сирии». Как полагает эксперт, Россия рассчитывает хотя бы на подобие компромисса из‑за необходимости инвестиций в Сирию и из‑за того, что сирийское правительство неспособно к серьезным операциям без всеобъемлющей поддержки с воздуха и без постоянных сделок РФ и Турции.

«Отсюда – разные взгляды Ирана и России на интеграцию оппозиции в Вооруженные силы Сирийской Арабской Республики (САР), – говорит Мардасов. – Хотя подобный вариант в некотором роде устраивает прагматичных иранцев: он делает их присутствие и их активность не столь выпуклыми в Сирии. Собственно, Иран уже давно поменял свой курс в САР на то, чтобы маскировать военную активность под экономические проекты восстановления сирийских институтов и инфраструктуры. Для России это не очень болезненно, потому что кто‑то должен заполнять вакуум на фоне отсутствия большого интереса отечественных бизнесменов к САР, где нужно заключать контракты с слишком долгосрочной окупаемостью. А это могут позволить себе далеко не все игроки».

Аналитик отмечает, что в то же время для Москвы важно, чтобы в своих действиях Иран не переступал «красную черту», после которой некоторые сирийские районы становятся мишенью для израильских сил.

«В перспективе при дальнейшем ослаблении Демократических сил Сирии (многонациональный альянс, который занимает северо‑восточные районы САР. – «НГ») Россия встанет перед выбором по поводу того, каким образом заполнить вакуум на востоке Сирии – втягиваться туда самостоятельно и формировать из местных сил некий буфер, который может быть простимулирован Эр‑Риядом и Абу‑Даби, допускать активизацию турецких спецслужб, которые работают с племенами, или допускать дальнейшее расширение иранского влияния, – отмечает Мардасов. – Некое компромиссное решение здесь возможно, но думаю, что Дамаск может сыграть на этой ситуации, поскольку передел внутренних ресурсов и сфер влияния он преподносит как результат российско‑иранских противоречий, намеренно преувеличивая их».