Фиест Вот что радует. Философам что ни дай – они в нем обнаружат неожиданные перспективы гуманитарных исследований. Особенно если дать зайца. Почему неожиданные? Почему зайца? Спросили Тиртей с Фалетом. А потому, что так называется конференция, которая проходит в эти дни в Институте русской литературы Российской академии наук в Санкт-Петербурге: «Философия зайца: неожиданные перспективы гуманитарных исследований».
И тему эту подсказал не какой-нибудь дед Мазай, а сам министр культуры РФ Владимир Мединский. Он по радио говорил о принципах госфинансирования гуманитарных исследований и заметил, что якобы уже пять лет финансируется некое исследование зайцев. Причем не биологами и охотоведами или еще какими дедами Мазаями, а как раз философами-культурологами. Ну, а этим пальцы в рот не клади: сказано – сделано. Они тут же конференцию организовали.
А Владимир Мединский тоже не растерялся. Написал санкт-петербургским гуманитариям приветственное письмо. Порадовался, что деньги налогоплательщиков идут не абы на что, а на исследование «аспектов онтологии и гносеологии лагоморфных», «топонимов с «заячьей» семантикой», а также «заячьей» лексики в языках мира».
«Заячья» лексика особенно важна. Ведь лексику, которой владели деды Мазаи, запретили. Нужна замена. Теперь деды Мазаи могут ругаться по заюшке. Посылать к зайцу. Зайчатить по-черному. Подзайчивать друг друга.
Ведь заяц – это не только ценный мех. Это важный социокультурный феномен. Заяц Пушкина спас. Перебежал ему дорогу, когда поэт ехал, чтобы поучаствовать в восстании декабристов. Заяц – это символ евразийской идеи, ведь он обитает и в Европе, и в Азии. И вообще на всех континентах обитает. Так что это еще и символ имперской идеи. Это понимали Пушкин и дед Мазай. Это понимает Мединский. И это радует.
Дарья Гармоненко