Теургия Слова

Проза Сергея Сибирцева – явление, которое вряд ли когда-нибудь найдет исчерпывающее определение. Авторская мысль уводит в столь зареальные глубины, что неподготовленному читателю так просто оттуда и «не выплыть». Нить густого, неторопливого повествования как бы исподволь размывает тонкие подсознательные слои, сбивает фокус ясности обыденного восприятия, низвергая в бездну иррациональных ощущений, которым еще только предстоит найти подходящие обозначения.

Тяга автора к вычленению из общего потока мироздания его самой загадочной, потусторонней составляющей буквально вводит в оторопь любого «непосвященного» обывателя: «┘Я не сознавал, что присутствую при божественном акте рождения неизъяснимой для жадного человеческого разума вечной космической сущности – СМЕРТИ┘ Смерти рода человеческого». Или: «┘это – предтишье, а тишина, настоящая, запредельная, придет позже; именно та глобальная тишь, которой ты так простодушно заслушался в своем последнем видении сна»┘ Здесь – не канючный декаданс, не жалкие гримаски упадческого маньеризма! Грозная волна изысканной в своей мощи «запредельщины» накрывает читателя толщей запретных вод иномирного величия. Особая инфернальная эстетика «отпарывает» от обыденной реальности лощено-лубочную прокладку, открывая пред взором изумленного наблюдателя таинственную «изнанку Бытия».

Собственно сам стиль письма (сложный, многоплановый, наполненный странными аллюзиями, завораживающий «инаковостью») уже изначально, на самом первом этапе, отсекает всех случайных «любопытствующих», жаждущих видеть в Книге всего лишь развлекательное чтиво. Сибирцев – это литература для склонных к рефлексии и к глубокому философскому восприятию; для Посвященных, имеющих свой неповторимый и не похожий на привычные штампы мир.

Тяжелые метафизические пласты его «готики текста» способны как раздавить случайно забредшего профана, так и вознести к эмпиреям Взыскующего Сакрального. Кажущаяся на беглый взгляд усложненность текста и сюжета – не более чем милостивая вербальная иллюстрация многовекторных метафизических процессов. Сознание вникающего в сибирцевские строки, наполненные Предчувствием Бездны, трансформируется в тонко настроенный инструмент Миропознания, начинает пульсировать в такт с трагичностью Вселенной или в тщедушном страхе отбрасывает предложенную модель Реальности: «Чур, меня, чур!..»

Может показаться, что Сергей Сибирцев мизантроп┘ Но нет! Надо по-настоящему, на пределе сил любить ЧЕЛОВЕКА, чтобы очертить его противоположный полюс (человечка-конформиста, «разумного» в потугах своих жалких будничных «жизнесериальцев») следующим образом: «Разумному человеку терпеть подобное измывательство от боли долго нельзя, можно сойти с ума – вернее, даже следует сойти с круга обыденных ценностей, которыми так всегда дорожит глупое существо, кичащееся смешным автопрозвищем – хомо сапиенс».

Сам писатель – никакой «боли» не боится┘ Его «сумеречное» существование и дотошное описание этого процесса ведутся на такой пронзительной ноте, что тяга к невысказанному превращает все недосказанное и незавершенное в одну сплошную Вселенскую Боль Недостижимости Высшего Идеала.

Сибирцев – рафинированный эстет, писатель для Писателей, чуждый попсе и стремлению «потрафить» низменным вкусам широких серых масс. Вообще – серого цвета в его палитре нет по определению. Лишь крупные, тяжелые мазки иссиня-черного на белоснежном фоне Бездны человеческого существования да капли густой бордовой крови, запекшейся от вечного процесса Вселенской борьбы (главным образом – с самим собой). Сибирцев – антипод всех «милых лапушек» женской литературной развлекухи┘

Его романы – лучшая иллюстрация в спорах об «искусстве ради искусства» и «творениях для творцов», наглядная иллюстрация творческой теургии Мастера слова. Из под его заговоренного пера вылетают летучими мышами в ночь гримуары пронзительного трагизма Бытия, написанные Оптимистом-по-сути-своей. Только пусть «традиционный читатель» (читай – потребитель печатной продукции) не тешит себя иллюзиями, что, мол, «все это от меня далеко»┘ Граница между Потусторонним и посюсторонним слишком зыбка и неустойчива. В любой момент может произойти Вторжение Неведомого.

И, словно готовя человечество к Необъяснимому, «иновидец» и сновидец Сибирцев упорно продолжает вести тайную хронопись «┘жизни обыкновенного столичного обывателя, в силу неких неизъяснимых обстоятельств обретшей высший мистический смысл и обнаружившей в своем рутинном безоблачном прозябании ┘ массу вельзевуловых очарований┘ бездну дьявольских откровений и прельщений┘»

При этом, как бы невзначай, писатель проговаривается, что может лишь «вчерне обозначить» те Глубины, с которыми соприкасается: «Мой сон запретил мне описывать то, что находится за стенами святилища; да и понятно, что непосвященному не подобает слушать о том, что ему запрещено видеть...»

Книги автора становятся ночным кошмаром издателей попсово-гламурненьких книжулек, что клепают безвкусные описания житейской обыденности (о которых в лучшем случае можно сказать так же, как и о портрете халтурного «живописика» с Арбата: «Хм┘ Ну, похоже, пожалуй┘»). Романы Сибирцева («Государственный палач», «Приговоренный дар», «Привратник Бездны») НЕ ПОХОЖИ на унылую жизнь замшелых сериалов. Здесь – иная Реальность и, соответственно, иные формы ее отображения. И авторский текст является лишь одним из инструментов «эпического магизма», своеобразной «молитвой к Запредельному»┘

«Добро пожаловать в Бездну, господа!» – восклицает Сибирцев и начинает возводить перед читателем суровый остов рыцарского замка авторского миросозерцания. Кто не побоится войти – того ожидают яркие всплески «зазеркального» психологизма, острота образов (с которыми трудно «согласиться» – настолько они переворачивают привычные школярские представления о литературных героях) и┘ стойкое послевкусие горько-соленой «правды жизни». Это уже не писатель, это Волхв, Теург, «причастившийся многих Чаш». И в своих «страшных» текстах он разрешает страждущим испить от некоторых из них.

Слово, ниспосланное «оттуда», становится для Сергея Сибирцева священной реликвией. Не замыкаясь только на собственных сновидческо-литературных опытах, он создал серию «Мета-проза», где вышли книги его коллег по «иномирному» перу: Юрия Мамлеева, Анатолия Кима, Ольги Славниковой, Юрия Козлова, готовятся к печати книги Зульфикарова, Волгина, Шаргунова, Сенчина, Василины Орловой и других.

«Темный герцог элитарной литературы» Сергей Сибирцев как бы великодушно жалует чин – и читателям, и писателям – всем, кто смог «попасть на бал» в созданных им мирах┘