Розыгрыш

Недавно некоторый господин, считающийся литературным критиком, сообщил в интервью некоторому сетевому журналу: "┘Ошарашило открытие критиками "Ex Libris" деревенской прозы, скажем, Бориса Екимова, о чем написано с ненатуральным слезливым умилением людей, явно не бывающих в русской деревне. Им и невдомек, что Екимов пишет давно и много и о нем постоянно и немало пишет критика (Андрей Немчур, Александр Астраханский и др.), что Екимов - одна из ключевых фигур нашей литературы, а тут на тебе - открытие!"

Господину невдомек, что автором рецензии на книгу Екимова был укрывшийся псевдонимчиком Павел Басинский - екимовский земляк и товарищ. Господину невдомек, что Астраханский с Немчуром спят и видят, как бы выпустить из узилища насильника русских недр Хитрованского, а потому размахивать их нечистыми именами подле калош Екимова просто смешно┘ Дело не в этом.

Кто Екимов Гекубе? "Одна из ключевых фигур". Стоящий за этой оговоркой образ шахматной доски есть признак безнадежно виртуализированного сознания. Литература, мыслимая как "литературное поле", превращается в типичное средство медиа. Такое же, как телевидение. Неразличение реальности медийной и реальности эмпирической, то есть "текста" и "мира" - главная особенность как телезрителей, так и "профессиональных читателей". Разница только в том, что о вреде телевидения стало известно вдруг всем и сразу, а о вреде литературщины задумываться не принято.

Сатане выгодно, чтобы все думали, что его не существует. Пока просвещенный плебс будет радостно грозить пальчиком телеэкрану, книжные интеллектуалы сконструируют в своих "сокровищницах духа" новую ловушку. Вроде той самой "демократии зрителей", которую придумали в свое время либеральные интеллектуалы, считавшие, что народ слишком туп, чтобы вникать во все сложности управления государством. Смысл "демократии зрителей" заключается в том, чтобы возбуждать в массах эмоции - воздействуя на них, легче обманывать. А для возбуждения эмоций политическая проблема должна быть эстетизирована.

Характерно, что постмодернизм в его интеллектуалистском изводе начинался именно с анализа медийной реальности ("Мифологии" Ролана Барта). Но критика быстро уступила место упоению - вдохновенному мыслителю свойственно влюбляться в свой предмет. Бодрийяр стал уже чуть ли не апологетом медийной реальности - его книга "В тени молчаливого большинства" была апофеозом презрения к тому самому "тупому народу", ради одурачивания которого эта реальность и затевалась.

Главным признаком интеллектуальной и "высокой" культуры в ХХ веке стала глубокая и почти бессознательная убежденность интеллигенции в том, в чем она сама пыталась убедить массы, а именно что мир виртуален и умозрителен.

Виртуализированный "человек текста" подобен шизофренику, не представляющему, что происходит в окружающей его физическое тело реальности. Он лишен естественных рефлексов - например, чувства боли: бестрепетно хватается за раскаленные утюг и сковородку, а потому весь покрыт язвами, гниет и смердит.

У этой вони есть очевидные, а потому менее опасные проявления: такова "чистая эстетика" Владимира Сорокина, слишком рано понадеявшегося, что литература "умерла", то есть целиком переместилась из жизни в книгу. Недавно Сорокин пал жертвой телевизионного розыгрыша: некая девушка заехала тортом в лицо его соседу по столику в кафе, якобы перепутав того с писателем. То есть заехала невиновному. Сами того не желая, телевизионщики "актуализировали" проблему вины. Страшно было смотреть на его лицо. Это было лицо изжаленного утюгами и сковородками человека, к которому вернулось на миг чувство боли.

Но у вони есть и неочевидные, а потому более опасные проявления. Вот один симпатичный мне публицист пишет: "Надо хорошо понимать, что так называемая борьба Русского Либерализма с Русским Национализмом - это борьба компании "Эксон Мобил", представляющей Русский Либерализм, с компанией "Шеврон Тексако", представляющей Русский Национализм. Вот и все".

Красиво? Красиво. Нет ни заскорузлых колхозников Бориса Екимова, ни замерзающих в тайге охотников Михаила Тарковского, ни корчащихся в смертной муке нищих Олега Павлова - есть только ключевые и не ключевые "фигуры". От не ключевых ниточки тянутся к ключевым, от ключевых - к Астраханскому с Немчуром и дальше наверх, в директорат компании Exxon Mobil.

Еще пример. В прошлом году известный популяризатор грошовой иностранной литературы Лев Данилкин написал для одной газеты следующее: "Один мой приятель имел обыкновение расплачиваться с гаишниками мужскими глянцевыми журналами. Однажды ментовский унтер, разглядывая кипу бумаг с голыми телками, поднял глаза на нарушителя и спросил: "А живых когда привезешь?" Приятеля передернуло от брезгливости. Это не была грубая мужская шутка. Эти слова были лингвистическим продуктом жизнедеятельности существа другого антропологического вида. (┘) Именно поэтому я хотел бы жить в государстве социального апартеида. В котором действовал бы закон, защищающий буржуазию от пролетариата". Конец блестящей цитаты.

Шут с ним, с апартеидом, тут и без меня все понятно. Обратим внимание на неочевидный смысл данилкинского переживания. "Приятеля", живущего в мире образов, "передернуло" оттого, что его ткнули носом в реальность. В реальность, которую он этими образами пытается подменить. Не для себя - для таких вот "гаишников". А получилось наоборот. "Приятель"-то думал, что глянцевые девочки не пахнут! А скверному гаишнику все едино: что редактор "мужского журнала", что сутенер. Так избавьте ж буржуазию от этих грубых, тупых скотов, которым хоть кол на голове теши, а они все продолжают называть вещи своими именами!

Сорокин, кстати, оказался честнее. Затравленно глядя на торт, размазанный по соседу, он пролепетал: "Я понял, что литература жива┘" Потом, правда, его успокоили. Объяснили, что это розыгрыш.