У Георгия Гачева был девиз: «Карты – на стол!»
Фото Фреда Гринберга (НГ-фото)
Передо мной лежат две книги Георгия Гачева «Математика глазами гуманитария» и «Гуманитарный комментарий к физике и химии». Философ подарил их мне, полагая, что кентавр лучше поймет кентавра: физиколирик – лирикофизика.
Обе книги исчерканы замечаниями – в большинстве своем критическими. Подход Гачева к естествознанию мне показался бесперспективным. Рецензий я так и не написал. Теперь жалею.
Сложно припомнить другого гуманитария, который, стыдясь односторонности своего образования, в середине жизни принялся бы заново штудировать математику, физику, химию и биологию. Гачев решился. К сожалению, слишком увлекся выискиванием гуманитарных параллелей естественнонаучным понятиям. Электромагнетизм у него ассоциировался с романтизмом, изучение строения вещества – с психоанализом, а полупроводники – с полукровками. Примерно тем же занимались в свое время Шеллинг и другие натурфилософы. Для науки тот период оказался не слишком плодотворным.
Мне кажется, что Георгий Гачев был человеком с ярко выраженным доминированием правого полушария, отвечающего за образное, синтетическое мышление. Оттого ему так удавались неологизмы: «природина», «светер», «исповесть», «лжизнь», «всебятина», МАТЬМА и ТЬМАТЬ (расслышал до Андрея Вознесенского). У него были обостренная восприимчивость к нюансам, музыкальный слух и способность к замысловатым ассоциативным рядам. Вслушайтесь в то, как Гачев расшифровывал слово «лжизнь»: ложью живая жизнь, женское начало, гибкое и лукавое, спасается-увиливает от прямолинейных рассудочных правд, секущих на «да» и «нет»...
И все же Гачев велик не этим. А своей верой в единство знания – что позволяет считать его продолжателем традиции Серебряного века. Всю жизнь он искал Абсолют, или, как он выражался, «Инвариант Бытия».
На философские искания наложились и внешние обстоятельства – разнос в печати книги «Содержательность художественных форм» и последующий академический остракизм. Но удар пошел ему во благо. «И щуку выбросили в реку, – вспоминал философ. – Жертвой пешки, как в шахматах, иль даже слона – публикаций, я стяжал захватывающую игру». Отлученный от печати, Гачев отдался абсолютно свободному, бескомпромиссному выражению своих мыслей.
Основным его текстом стал жизненно-философский дневник, или «исповесть» (повесть + исповедь), – жанр, который он определял как «помесь Пруста (или Розанова) со Шпенглером». В таком определении был не только вызов официальной философии, но и особое качество, которое Ницше называл «интеллектуальной совестью». Гачев не пытался замаскировать условность и субъективность своих построений. Его девизом было: «Карты – на стол!» Оттого свой метод он называл «экзистенциальной культурологией».
Занимаясь немецкой философией под руководством Эвальда Ильенкова (1924–1979), Гачев недоумевал: неужели ему в России середины XX века, чтобы понять Абсолют, обязательно двигаться именно по траектории немецкой классической философии? Так у него зародилось предположение, что у каждого народа есть свой особый строй мышления, который и предопределяет картину мира. Сообразуясь с ней, и ведет себя человек, слагая свои мысли в ряд, который для него убедителен, а для представителя другого народа – нет.
Идея старая, но Гачеву удалось найти неисхоженный путь. Он предположил, что подобно тому, как каждое существо есть единство тела, души и духа, так и всякая национальная целостность есть единство местной природы (Космос), характера народа (Психея) и склада мышления (Логос). Так возникло понятие национального Космо-Психо-Логоса. Далее Гачев рассматривал пары противоположных качеств (мужское и женское, прямое и кривое, вертикаль и горизонталь, рисунок и цвет, время и пространство, дом и среда, история и эволюция, творение и порождение) и выяснял, какая из противоположностей в наибольшей степени подходит к тому или иному национальному образу мира.
Всего он предполагал опубликовать серию из 16 томов, каждый из которых был бы посвящен одному народу. Не успел. Умер в воскресенье 23 марта на 79-м году жизни. И щуку выбросили в реку...