Мифология человеческого уха

Старые карты не отражают реальность, они содержат мифы. Средневековая карта мира из Вестминстерской Псалтыри, Британская библиотека, Лондон

Должно быть, все человеческое существо, включая голову и лицо, есть мировая карта. Не морской портулан эпохи Возрождения, а именно mappa mundi, испещренная записями и указателями, сводками из событий древности, рисунками причудливых созданий – и забытых чудовищ, притаившихся в лабиринтах душ. Эдакая географическая физиология (или физиологическая география), где каждая часть тела играет свою роль не только в нашей личной жизни – но и в жизни социума. 

Скажем, в физиогномическом разделе второй части книги философа Петера Слотердайка «Критика цинического разума» исследуются следующие пункты нашего животно-рекламного (потому что цинического) бытия: зады, гениталии, пуканье, груди, дерьмо, язык, губы, взгляд. Эти образы работают на цинизм в психосоматическом смысле, и все они являются частью той самой мозаичной потрескавшейся карты человека. Мы называем ее mappa mundi лишь потому, что она – археологический образ и отдельные ее составляющие со временем пропадают; вроде как они нужны, но их не замечают, потому что смысл таится в других, живых деталях.

Такая вот, то есть живая, деталь – нос. Этот фрагмент лица (мозаики) как образ очень близок русскому человеку, о чем писал в свойственной ему, как бы сейчас выразились, непатриотичной манере Владимир Набоков. Темой одной его статьи (она и другие, а также лекции впоследствии были объединены в один большой материал о русской литературе) было творчество Гоголя, предметом первоначального разбора – сам писатель. Американский классик не стеснялся – он не просто коснулся длинного, большого, чувствительного носа Гоголя, а исследовал его вдоль и поперек.

Нос можно повесить, на нем делают зарубки, по нему щелкают, а им клюют – Набоков пишет об огромном арсенале возможностей носа в русской речи, утверждая, что в творчестве и жизни Гоголя (и, видимо, не только его) нос был чем-то отдельным – выпуклым, несколько даже лишним, живущим своей собственной жизнью. Это и обеспечило ему популярность, несмотря на то что нос лишен эстетики (она отдана запахам).

Что уж в таком случае говорить о глазах и виданных ими картинах, губах и вкусах, коже, пальцах, предчувствиях. И все же – один фрагмент мозаики этого общечеловеческого лица вечно выпадает из нее; о нем знают поначалу – дети его чувствуют, но потом словно забывают о его существовании, и только лютый мороз напоминает, что голова человеческая не ограничивается передней стороной лица. Этот фрагмент, иными словами, – истинно лишний, действительно забытый. Конечно, речь об ушах.

Я помню, как где-то лет восемь назад человечество почти достигло социальной справедливости – мороз сковал эмоции, все – вне зависимости от достатка – надели пуховики, все стали одинаково замерзшими и несчастными. Вероятно, для достижения полной и вечной справедливости необходим новый ледниковый период.

Но, конечно, и в такой ситуации найдется один глупый индивидуалист. Мой друг, вероятно, и сам не понял, что натворил, когда, тщательно причесавшись и наглядевшись в зеркало, оставил в один из тех зимних дней дома шапку. Выходя из метро, он скорее всего был уверен в себе, в том, что сделал правильный выбор – он не стал надевать головной убор, чтобы не испортить прическу. Он шел, подставив встречному ветру левое ухо – так пробор должен был остаться в сохранности.

Некоторое время в университете никто ничего не замечал. Но затем ухо все явственнее стало приобретать фиолетовый цвет – оно увеличилось в размерах, неестественно опало, будто моля о жалости и сострадании. В последующие дни его пришлось скрывать шарфом, оно болело от шумов и прикосновений к поврежденной ткани; забытое по прошествии долгих лет, минувших со времен детства, когда ребенок осознает себя и свое тело, оно возопило о внимании и заботе.

С тех пор я каждый раз при встрече со смехом напоминаю другу об этом случае, хотя у него, конечно, есть намного больше поводов посмеяться надо мной. Может, из-за этой истории меня и начал интересовать образ человеческого уха. Это история об Одиссее, вернувшемся на Итаку: превращенный Афиной в нищего старика, он остается не узнанным женихами Пенелопы. Месть его страшна.

Ухо лишено малейшего маневра. Глаза, вынужденные видеть реальность, можно сосредоточить на успокаивающих естественных объектах – земле, дереве, небе. Не чувствовать вонь можно, если заткнуть нос. Руки спрятать в карманы. Все эти части тела могут воспринимать информацию избирательно. Уши мы, лишенные возможности слышать исключительно естественную среду (ветер, прибой, гром) и вынужденные впускать в себя гудки, бой стройки, рев моторов, – уши мы изолируем полностью. Наушники и музыка, в них играющая, перекрывают слуховой канал целиком. Город вытесняет наше общечеловеческое прошлое: поэтому, наверное, в фантастике пришельцы-гуманоиды – венец эволюции, продукт цивилизации будущего – лишены так называемого внешнего уха.

Мой друг тоже, наверное, мог лишиться внешнего уха вследствие своей неосторожности – но ему повезло. Мне же повезло в ином, ведь 10 лет назад я увидел идеал женских ушей и был очарован ими и влюбился. Многие парни в школе заглядывались на М., но взоры их приковывала другая, не менее выступающая часть ее тела (уточнять не стану), и только меня одного, кажется, привлекали ее уши. Чуть оттопыренные, больше тех размеров, что диктуют нам стандарты красоты, – она прятала их под светлыми локонами, совершая единственное преступление, которое я никогда не мог ей простить. Она не была красива, но, как сказал классик: «Оставим красивых женщин людям без воображения».

Не только лишь форма ушей М. (вспоминая которые я, должно быть, и приступил к этой работе) очаровала меня. Она была среди тех немногих, кто умел слушать. Эта способность теряется тем больше, чем дальше мы заходим в своем развитии. Когда-то Бетховен написал свою Девятую симфонию, будучи уже глухим. Сегодня уши нам не так нужны. И – более того – они осуждаемы. Они есть у стен, их нужно держать на макушке, а на них самих вешают лапшу. Ухо стало символом осторожности и системы, контролирующей общество. (В последний раз я узнавал что-то романтическое об этом органе, когда читал «Охоту на овец» Харуки Мураками.)

По всей видимости, уши еще и чаще всего раздражают наши нервы: не картина пьяной драки, не прикосновение к слизи, не запахи нечистот, а какофония споров, ударов, автомобильной пробки, криков. Накал страстей, которые нельзя остудить. Уши бессильны – ими и не пошевелишь нормально, а звук проникает внутрь, попадает между молоточком и наковальней и, выкованный и заостренный, вонзается в мозг. Проблема не в органе, а в том, что среда изменилась, эвфония (благозвучие) начала исчезать.

20 лет назад я впервые осознал, что такое вкрадчивый голос. Он принадлежал (и с тех пор единолично принадлежит) моей бабушке – этот тембр воздействовал на меня магическим образом, лишал сопротивления жизни, снимал раздражение, расслаблял мышцы; это были чистый покой и чистая радость, не идущие ни в какое сравнение с тем, как мы отдаем себя на волю радиоволн. Пожалуй, к мысли о важности ушей и звуков меня привело именно это воспоминание, отсылающее не к сиренам, а к музам с их божественным голосом и к блаженной стране Гиперборея, куда отправлялся мой разум, когда говорила бабушка.

Или же причина еще глубже – волшебная страна давно потеряна. В детстве я переболел отитом и почти этого не помню. Осталось только воспоминание о невыносимой боли. Оно, как и все другие, приходит при взгляде в зеркало. Сильная аллергия, оставившая шрам на левом ухе. Но есть и своя гордость – Дарвинов бугорок, относящий человека к тем 10% людей, чьи гены помнят времена массового поедания нашими предками бананов.

Кто-то мне рассказывал, что сверхъестественные способности у персонажей Стивена Кинга появляются не просто так. Они основаны на теории писателя, что когда-то, во времена глубокой древности, они были присущи нам всем. Выживание требовало больших усилий, чувств, острее нынешних. Развитие, культура и цивилизация, покой и беспокойство мегаполисов – и сверхспособности остаются в прошлом. Жизнь ускоряется, карты переведены в электронный формат с возможностью панорамного обзора, информацию все сложнее отфильтровывать, поэтому большая часть ее блокируется. Очень многое остается в забытых картах старого мира.