Плач по заветным предметам

По нынешним временам коса – почти музейная редкость.
Фото Фреда Гринберга (НГ-фото)

Но остались дачи, на которых вечно надо что-то прибить, срубить, скосить. Однако попробуйте-ка сыскать хоть где-нибудь простой топор или молоток – все теперь с программным управлением, – и нет больше дивной изогнутости серпов, продававшихся в масле обернутыми парафиновой бумагой. Из предместий повывелись старьевщики на телегах: ладно, с фуражом плохо, но ведь можно разъезжать и на «Газели» и выменивать у детишек старое тряпье на уди-уди. Но нет больше такой игрушки, и закрыты пункты приема вторичного сырья. И предметы бесхитростного быта нашей страны – на свалке.

Такое уже однажды было. В конце 60-х опьяненные невиданным прогрессом обыватели выбрасывали на помойки старую обстановку, обзаводясь пластмассовой мебелью на стальных гнутых ножках – из ГДР. Чтобы в 80-х их же дети закупали эти же вещи в антикварных магазинах по заоблачным ценам. Но мы не о мебели, не о шкафчик and диванчик, не о рекамье и не о чиппендейле, даже не о бидермайере: это нынче просто хорошее вложение денег. Мы – о наивных пустяках, которых жаль всего больше. О бесхитростных складных ножичках, о замочках для почтовых ящиков, о чехольчиках для карманных часов, о самих часах и о брючных кармашках для них, о брелочках, о половиках, о железных значках с гербами городов, об очечниках из чесучи, о кожаных портсигарах, об обреченных слониках, исчезнувших вместе с комодами, о помазках и наперстках, но пуще – о коробочках, о единственных предметах давнего быта, которые бесстрашно выживали, ибо оказывались заново приспособлены.

Пожалуй, это не грозило только парадным большим и дорогим коробкам с изображением всей Третьяковской галереи на крышках, если говорить о прижизненной коллекции купца-собирателя. В них были шоколадные конфеты, расположенные квадратно-гнездовым способом, где на каждой грядке – своя начинка, а на крышках вольно беседовали Охотники на привале или гарцевала на горячем вороном коне Незнакомка. Из-за перепончатости и малой вместительности по высоте эти коробки было трудно по опустошении приспособить к простым бытовым нуждам, и это подписало им приговор, они канули в вечность, и негде теперь узнать, как оплакивает Аленушка братца Иванушку, – не в музей же идти.

Но зато были упаковки, будто созданные дизайнерами – тогда, впрочем, не было такой штатной единицы на кондитерских фабриках – именно для повторного и долгого использования совсем по иному назначению. Скажем, в ушедших в дымку времен шляпных коробках, под юбками и кофтами, висящими в платяном шкафу, устраивали гнездо носовые платки, шарфик и косыночки. А в жестяных коробках из-под монпансье хорошо приживались разных фасонов, размеров и мастей пуговицы на любой случай отрыва их сестриц от штанов и рубашек; в деревянном ящичке из-под кубинских сигар дивно уютно было ниткам всех цветов и разнокалиберным иголкам в соседстве с наперстками и английскими булавками; а в глубине на полке шифоньера замаскированная бельем и полотенцами хранилась картонная коробка из-под рассыпчатого курабье, в ней таились давние поздравительные открытки, чье-нибудь свидетельство о рождении и чье-нибудь о смерти, несколько заветных, но забытых фотографий, театральные программки давно сошедших со сцены представлений и перехваченная ленточкой пачка писем, полученных в те времена, когда изображенные на крышке коробки из-под печенья развесистые тюльпаны еще цвели и пахли. Скрепки, резиночки, всякая другая канцелярская мелочь у меня лежит в жестяной коробочке из-под голландского трубочного капитанского табака с дивным фрегатом на крышке, украшенным красным флагом с белым крестом. Когда-то в Сан-Тропезе аборигены при моем отъезде подарили мне большую коробку из клееных дощечек с бригом и старой генуэзской крепостью на крышке; в ней были две бутылки отличного прованского розового, под которое так хороши средиземноморские морепродукты, да хоть оливки в чесночном маринаде. Вино давно выпито, конечно, но коробка с тех пор служит аптечкой, а в ней нашли приют градусник, горчичники, а также всяческие пилюли, о которых никто не ведает – от чего они могли бы помочь, а выбросить – руки не доходят┘

И сегодня по этим ностальгическим коробочкам можно вспомнить, что пили и ели наши деды и отцы, а доставая аспирин, зажмуриться и представить себе Бухту ангелов и пейзаж кисти Сёра. Здесь важна сама траектория использования этих упаковочных приспособлений. Скажем, из бутылки давно выпитого Ballantine’s теперь поливают фикус, и, если взгляд упадет на нее, можно вспомнить страну, из которой ты летел, прихватив в магазине такс-фри виски в дорогу. Обычно вещи скользят сквозь нашу жизнь, исчезая без следа, и только какая-нибудь дырявая вязаная домашняя кофта, быть может, и не сдастся, выстоит под приступами близких, норовящих отправить ее в мусоропровод. Ведь никто теперь не распускает старый папин свитер, чтобы связать детишкам варежки и носочки. С одной стороны – это знак возросшего благосостояния, но с другой – не отмахнуться от мысли, что, быть может, на этих ниточках и держалась связь времен и поколений.