Еще немного о мусоре

Интеллектуалы спорят о 'низких' жанрах, но читатель голосует за них рублем.
Фото Артема Чернова (НГ-фото)

Много с тех пор воды утекло, и нынче такого рода эстетические притязания кажутся беспросветно старомодными, чем-то вроде викторианского ханжества с точки зрения современников Лоуренса, Бердслея и Уайльда. За эти годы над нами пронесся ураган концептуализма и постмодернистского энтузиазма, и после него оказались сломаны все ограды и повержены все пограничные столбы. «Эстетика безобразного» уравнялась в правах с «эстетикой прекрасного», точнее – оттеснила последнюю, покушаясь и вовсе ее прикончить. Среди интеллектуалов вполне классической и традиционной либеральной выучки стало модным теоретизировать по поводу комиксов, мыльных опер, сериалов и мюзиклов. Смысл этих рассуждений, грубо говоря, в том, что произведения такого рода много полнее говорят об эпохе, чем книги нобелевских лауреатов, вместе взятые. Конечно, во всем этом есть доля снобизма, но под ним – тихий ужас непонимания, страх отстать от локомотива жизни, которую ведь надо принимать такой, как она есть, а не оставаться тихо хныкающим в темном в углу интеллигентом┘

И пришлось согласиться: эстетическое «восстание масс» состоялось, и результаты его необратимы; так что расслабимся, господа, и будем получать удовольствие. Тем более что для нас там, в куче трэша, как оказалось, много и забавного, и поучительного. Ведь еще Элиот утверждал, что за эмоциями надо ходить не в книжный магазин, а на корриду. Уайльд учил, что цирк – последнее прибежище тонкого человека. А Бродский приговаривал, что «поэзия должна быть цвета воды». Правда, нобелевский лауреат не утверждал, что воды грязной.

Прилавки и лотки последние десять лет завалены глянцевым мусором. И это ровным счетом никого не смущает. А всяческая дамская чушь улетает миллионными тиражами. Показательно на этом фоне выглядит недавнее выступление Александра Проханова в телевизионной программе его тезки Шаталова «Графоман». Проханов говорил о том, что «высокая», интеллектуальная литература неминуемо потонет и захлебнется в потоках трэша. Но, поскольку массовая литература якобы работает на открытиях, «сделанных в лабораториях элиты», то представителям высокого искусства следует осваивать приемы трэша, чтобы под видом мусора втюхивать толпе свои заветные открытия.

Трудно сказать, лукавит лауреат премии «Бестселлер года», оправдывая таким образом эстетику своих последних романов – вполне себе павленковскую, если вы вообще помните такого сталинского сокола от словесности, – или искренне верит в то, что говорит, и пытается объяснить нам, глупцам, как надо жить дальше.

Так или иначе, но эстетика «соловья Генштаба» брутальна, агрессивна и груба, несмотря на витиеватость стиля. И Элиот читал бы его, коли дожил бы, вместо посещения корриды. Эта грубость – вообще свойство, так скажем, мужского трэша: как футбол или зрелище соревнований по дзюдо, он способствует высвобождению агрессии. Женский же трэш способствует, скорее, высвобождению слез. Действие трэша в этом смысле напоминает потребление алкоголя: перепив, мужчины принимаются драться, а дамы – рыдать и биться в истерике.

Но, что бы там ни вещали интеллектуалы – пропагандисты низких жанров, им наверняка внятно, что торговец паленой водкой отличается от производителя марочных вин: это все-таки люди разных пород и разной крови. А сказать, что разница, мол, невелика, поскольку и то и другое просто бизнес на товаре сходной природы, значит не видеть разницы между камамбером и колбасным сыром. Нигилизм, левизна, радикализм в политике – чаще всего лишь набор очков и пиар, причем подчас весьма эффективный. Но дело в том, что чаще всего это, так сказать, бригадные подряды. Все радикальные эстетические проекты и манифесты прошлого века носили, так сказать, стайный и групповой характер. А революционеров-одиночек, действительно потрясших основы, можно сосчитать по пальцам. В нынешнем интеллектуальном эстетическом левачестве тоже наблюдается коллективность и следование моде. Хотя бы потому, что товар, ими рекламируемый из разных побуждений, сплошь конвейерного производства и массовой природы. Конечно, можно – хотя бы из профессиональной тщательности – попытаться угадать в этих бригадах поставщиков трэша индивидуальности, но это сродни попыткам разглядывать в бинокль отдельные физиономии участников физкультурного парада.

Все это приводит к тому, что индивидуальные решения литературных задач просто игнорируются. В потоке мусора их нельзя разглядеть, как нельзя разглядеть оригинальность почерка у балерины кордебалета. Чтобы быть объективными, скажем, что, конечно же, кое-что прорывается сквозь все эти заграждения. Но, увы, не так уж много действительных и оригинальных талантов ходит по нашей земле. Остается утешить себя банальным соображением: хорошего всегда мало. Хотя это, конечно, неважное утешение.