О вечном возвращении

Само существование профессиональных праздников - хороший пропагандистский ход. Люди трудных профессий, которым такие праздники посвящаются, находят в них скорее всего психологическую компенсацию. Я говорю лишь о стиле. Точнее, о возрождении стиля, казалось бы, давно похороненного.

Президент торжественно вернул на главный стяг нашей армии пятиконечную звезду. Сославшись при этом на то, что все равно те же пятиконечные сияют над Кремлем и светятся на погонах военных. Так что, мол, чего уж там. А военные хотят. Давайте в таком случае поместим на стяг изображение кирзового сапога. Сапоги тоже носят и военные, и милиционеры. Или залудим автомат Калашникова в профиль.

Во внешней политике тоже многое возвращается на круги своя. На международных саммитах теперь у отечественных дипломатов те же нотки, столь полюбившиеся советской дипломатии со времен Хрущева с его башмаком. И растет глухая подозрительность к Западу. Как, впрочем, и у Запада к нам. Кстати, сходные процессы реставрации и движения вспять идут и за океаном: чего стоит одно лишь создание в США единого гигантского силового ведомства┘

Заметная в прессе и на сцене инстинктивная тяга к прошлому - симптом реакции. То и дело опять стали с восторгом поминаться окутанные мифами победы: на поле Куликовом устраивают костюмированные праздники, Бородино воссоздают чуть не в натуральном объеме. Вика Цыганова поет: "К нам прилетел двуглавый наш орел, настал тот день, которого так ждали". Это вечером по Первому каналу ТВ. А ведь еще несколько лет назад с таким репертуаром ее не пустили бы дальше сцены областного Дома офицеров┘

Оно конечно, есть и обнадеживающие нотки. Скажем, президент недавно отклонил поползновения Думы окоротить журналистов и ограничить свободы прессы. Но, будьте уверены, это горячее желание придушить прессу не покинет чуткие и мятущиеся сердца депутатов. И, так или иначе, под шумок цензура вернется.

Но вернемся к теме изменения стиля. Не замечали - изменилась походка людей на улицах? И поведение пассажиров в переполненном транспорте. Исчезает презумпция вежливости, а ведь был краткий промежуток, и не так давно, когда даже у остававшихся тогда еще государственными продавцов поубавилось хамства... Начальство стало грубее, подчиненные - пугливее: безработица. Обувь хуже чистят. Вонючее сделались общественные туалеты, неряшливее обслуга, тусклее улицы, грязнее дворы, криминальнее вокзалы, несноснее милиционеры, длиннее зима.

Газеты печатают пространные интервью с дикторами эпохи застоя, на радио оживают прежние интонации, с какими, многие помнят, некогда велись репортажи с парадов на Красной площади. Интонации эти не просто реликт, и, скажем, на Радио России их перенимают вполне молодые голоса: "Ширится на полях..."

На телеэкране много страха. Истерики. Склоки и ругани. Мордобоя и убийств. Очень мало сдержанности и ума. Остроумие - петросяновщина. Бесконечные ток-шоу на ТВ производят удручающее впечатление: от Комиссарова до Гордона. Хоть и по разным причинам.

На растяжке поперек Садового читаем: "Мы любим Россию". Кто "мы"? Мэрия? Водители авто? Проститутки, которыми торгуют тут же? А если я не люблю? Попробуй скажи это вслух нынче-то. Даже срамно и повторять, что любовь к родине чувство интимное, как правило, двойственное, и в демократической стране не может быть принудительным, как роман "Мать" в советской школе. Можно ли представить на Елисейских полях лозунг "Мы любим Францию"?

Из самого стиля повседневного бытия уходят оттенки и нюансы. На глазах жухнут краски. Легкость заменяется помпезностью, дворянское гнездо - сибирской цирюльней, ажурность линий - плоскостями стен. И это никак не следствие одной лишь бедности: нищета где-нибудь в Калькутте живописна и пестра, в Подмосковье - удручающа и страшновата.

Отчетливо слышна поступь победно возвращающегося стиля тотальной усредненности и принудительной глупости. Испаряется дух свободной игры - вместо него стихия склоки и скандала. Так и не сложившееся общественное мнение снова подменилось доносом.

"Новая" Россия не обрела нового стиля. Ей нечего противопоставить былому мощному сталинскому ампиру. И даже слабосильной брежневской эклектике. Это видно во всем - от архитектуры до литературы. Быть может, только журналистика - не надо уличать меня в профессиональном нарциссизме - в лучших газетах ельцинского времени дала более или менее оригинальные образцы стиля. Но и это, кажется, уже в прошлом.

Бесстилье эпохи говорит о ее бессодержательности. Об отсутствии новых идей. И провоцирует опереться на готовые, взятые хоть из вчера, образцы.

Мы идем назад. Туда, где уже были. Еще не в смысле политического устройства, но уже в стиле жизни. Стиль - сжатая пружина, и для того, чтобы держать ее в этом состоянии, необходимо постоянное усилие. Похоже, после краткого рывка сил у нас не хватило.