Апокрифы Домжура

Cтарый, изрядно потертый временем значок с аббревиатурой "ПС.Р.ПЛ" мало что может сказать современному человеку. Более того, не всякий нынешний журналист растолкует, что означает надпись, выбитая на металле. Между тем в металле запечатлена часть истории отечественной журналистики. Значок символизировал принадлежность человека к Профессиональному союзу работников периодической печати, которому с 1920 года принадлежал Дом печати, разместившийся в особняке на Никитском бульваре. История этого дома восходит к XIX веку. Достоверно известно, что с 1812 года им владела княгиня А. Щербинина, дочь известной сподвижницы Екатерины Второй - Дашковой. В 20-х годах прошлого века здесь поселился полковник С. Киселев, приятель и большой поклонник Пушкина. В 1831 году, на второй день после свадьбы, здесь побывали молодые супруги Пушкины.

Нынешний облик здания во многом определен перестройкой, которая прошла во второй половине XIX века. Дом печати на Никитском стал одним из культурных центров Москвы, любимым местом встреч журналистской вольницы. Здесь читали свои стихотворения А. Блок, В. Маяковский. 25 сентября 1925 года в Доме печати в последний раз выступил Сергей Есенин. Тут же в конце того же года был выставлен его гроб.

С 1938 года Дом печати был преобразован в Центральный дом журналистов при ЦК профсоюза работников печати, и уже вскоре в профессиональных кругах его стали любовно именовать Домжуром. До возникновения Союза журналистов СССР Домжур являлся учреждением самостоятельным, право на его посещение имели члены Дома журналистов. Это было серебряным веком Домжура. Здесь все знали друг друга в лицо. А в шикарный ресторан, славившийся в Москве своей кухней, член Дома мог прийти без копейки в кармане и заказать себе стол. Обходительный мэтр при расчете подходил к вам с амбарной книгой, находил страницу, открытую на ваше имя, и записывал долг, который оплачивался после ближайшего получения гонорара.

Домжур отмечал свои юбилеи торжественными встречами членов и выпуском специальных значков. В новогоднюю ночь, заранее заказав столы, журналисты со значками в виде елочек на груди "гудели" здесь до утра.

Союз журналистов, организованный в 1959 году, получил и права на Домжур. После прихода к власти Хрущева с легкой руки его зятя, талантливого и демократически настроенного газетчика Алексея Аджубея, в Домжуре стали часто появляться и другие номенклатурные руководители советской журналистики. Для них даже отгородили специальный закуток в ресторанном зале с окнами, которые выходили на Калашный переулок. Этот зальчик с раздвижной стеной так и называли "аджубеевским".

Были у Домжура и свои внутренние герои, которых все знали в лицо и могли рассказать о них немало интересного. В числе знаменитостей был и Саша Н., отдавший много лет партийной печати, затем работавший в ЦК партии и опять вернувшийся к перу. Фамилию его называть не буду: Саша был моим приятелем и работал в журнальном отделе, который я возглавлял, а вот о том, что запечатлело его образ в памяти старых домжуровцев, расскажу. Саша приходил в ресторан с регулярной постоянностью. Садился за столик, брал графинчик незамутненной беленькой, наливал рюмку, с отвращением выпивал, крякал и произносил ритуальную фразу: "И как ее пьют беспартийные?" Как часто бывает, о товарищах что-то неизвестное узнаешь случайно. Сашина легенда, сделавшая его знаменитостью в журналистских кругах, выглядела так.

Саша жил на улице Правды в большом доме "сталинской", как теперь говорят, постройки. Однажды ночью, улегшись спать с большого бодуна, Саша проснулся и вышел на балкон покурить. Подымив, он с размаху швырнул вниз окурок. И тут произошло неожиданное. То ли окурок не захотел отпустить человека, то ли тот решил не выпускать окурок, но полетели вниз с балкона они оба. Саша упал на хорошо взрыхленную и сырую после дождя цветочную клумбу. Так и не поняв, что с ним приключилось, встал и пошел домой. Поднялся на свой этаж, позвонил в дверь. Жена, встревоженная звонком, поднялась и тревожно спросила:

- Кто там?

- Я, - ответил супруг┘

Нетрудно представить изумление женщины, которая ложилась спать рядом с мужем, когда из-за двери, закрытой не просто на замок, но и на цепочку изнутри, появился ее благоверный в кальсонах и нижней рубахе, весь перемазанный землей. В таком же виде он и вошел в легенды Домжура.

Частенько в ресторане появлялся Виктор Темин - личность в журналистских кругах поистине легендарная. Даже обвешанный современной для тех лет оптикой, он всегда носил на шее на вытершемся от времени тонком ремешке "Лейку" довоенного образца. По преданию, ему как "юному корреспонденту" - юнкору - ее подарил пожилой Максим Горький. Что главное в фоторепортере? Умение выбрать нужный ракурс? Нет. Главное - нахальство и пробивная способность. Современные папарацци - дети эпохи неограниченных прав человека и свободы печати - пигмеи по сравнению с Виктором Теминым, который работал в годы сурового тоталитаризма. По преданию, в мае 1945 года Виктор Темин отщелкал пленку с панорамными видами поверженной столицы гитлеровского рейха - Берлина. Но отснять - полдела. Труднее доставить снимки в Москву, пока фотографии не стали вчерашней новостью. Темин метнулся на военный аэродром, где стоял самолет командующего войсками Первого Белорусского фронта Маршала Советского Союза Жукова. Приехал, нашел командира экипажа: "Маршал Жуков приказал срочно доставить меня и мои материалы для газеты "Правда" в Москву".

Суровый командир экипажа и представить не мог, что кто-то рискнет играть именем маршала, которое заставляло дрожать его противников, и названием газеты, которое заставляло дрожать даже маршалов.

Заработали моторы. Самолет разбежался, взлетел и взял курс на Москву. Конечно, как и положено, дежурный по полетам доложил в штаб фронта, что приказ маршала выполнен и корреспондент Темин будет доставлен в Москву.

Дежурный по штабу доложил по команде о выполнении приказа. И грянула буря!

- Какой приказ?! Кто посмел?! Темина арестовать и расстрелять! Командира экипажа снять с должности, разжаловать и отправить в строй.

Однако самолет перехватить не удалось, и он благополучно долетел в Москву.

Главный редактор "Правды" оценил удачу фотокорреспондента, и тут же на первую страницу газеты была поставлена панорама разбитого Берлина и поверженного рейхстага. Внизу под снимком мелким шрифтом было набрано: "Фото В. Темина. Доставлено в Москву на самолете по приказу Маршала Советского Союза Г.К. Жукова".

Поздно ночью по обычаю Сталин просмотрел свежую газету. "Все же иногда товарищ Жюков принимает правильные политические решения. Передайте ему мою благодарность". Жукову передали. Тот помолчал, подумал и приказал: "Вернется Темин, срочно ко мне. - И уже с улыбкой. - Вот сукин сын! Маршалу благодарность Верховного обеспечил". Отличился Темин и на Дальнем Востоке. Подписание акта о капитуляции Японии состоялось на палубе американского линкора "Миссури". На баке под башней орудий главного калибра поставили стол, на котором были разложены папки с актами капитуляции. Место предстоящей церемонии плотно оцепила военная полиция. Точки, с которых фотокорреспондентам разрешили снимать историческое действо, не позволяли разнообразить ракурсы. Все с этим смирились, понимая, что фотографии будут протокольными, поскольку со службой безопасности спорить бессмысленно. Не смирился один Виктор Темин. Разобравшись в обстановке, он пробрался к орудийной башне, сел на ствол артиллерийского орудия, как на коня, и стал медленно продвигаться вперед. Туда, где под ним оказался бы исторический стол, на котором лежали исторические документы, и рядом уже собирались лица, имена которых должны войти в историю.

Увы, Темин перестарался. Устраиваясь поудобнее, он потерял равновесие, соскользнул с гладкого орудийного ствола и в позе, которую придают лягушке-путешественнице иллюстраторы сказок Андерсена, полетел вниз с высоты второго этажа. Полетел и с грохотом рухнул на стол, предназначенный для вхождения в историю.

Всего несколько минут длилось оцепенение. Первыми пришли в себя бравые "эмпи" - агенты американской спецслужбы, одетые в мундиры военной полиции. Не выясняя, кто и по какой причине хряпнулся с высоты на стол, который они охраняли, не задаваясь вопросом, не переломал ли бедняга кости и жив ли он вообще, "эмпи" схватили Темина за руки и за ноги, подволокли к борту и стали раскачивать, чтобы выкинуть в воды Токийского залива. Спас Темина генерал К. Деревянко, который должен был подписать акт о капитуляции от имени советского правительства. Он первым понял, что произошло с корреспондентом, которого хорошо знал, и второе падение Темина с высоты не состоялось.

Из числа немногих военных "фотиков" - фотокорреспондентов, охотно посещавших Домжур, с собственной легендой, сделавшей его знаменитым, туда приходил капитан Валерий Суходольский. Звездный час его выглядел так. На Красной площади в Москве шел военный парад. Мимо Мавзолея в темпе атакующих древнеримских фаланг шли "коробки" военных академий. Гремел сводный оркестр. На специальном возвышении стоял генерал Петров, дирижер, мановениям палочки которого подчинялись все трубы, большие и малые, все литавры и барабаны. "Бум-туп, бум-туп!" - перед вождями сверхдержавы торжественным маршем проходил цвет несокрушимой и легендарной ракетно-ядерной, воздушно-космической армии.

Корреспондент "Красной Звезды" Суходольский, невысокий, подвижный военный интеллигент в очках, ловко пробравшись в самый центр событий, искал точку, с которой можно было бы "отщелкать" парад в самом неожиданном ракурсе. И вдруг он обнаружил, что на пьедестале, на котором, как памятник маршевой музыке, возвышался и махал руками дирижер-генерал, есть свободное местечко. Если ухитриться и залезть на помост, да встать за спиной дирижера, не вылезая слишком вперед, чтобы его не заметили с трибуны Мавзолея, то можно сделать снимочки, которые потом с руками отхватит любое издание. Валерий, осторожно лавируя между музыкантами и пригибаясь, стал просачиваться к намеченному месту. Это ему удалось. Поправив очки, он заполз на постамент, встал сзади за правым плечом генерала и поднес фотоаппарат к глазам. И в это время генерал-музыкант, не заметивший постороннего присутствия за спиной, обозначил фермату. Фермата, как объясняет энциклопедический словарь нам, не посвященным в тайны большой музыки, это остановка темпа, как правило, в конце музыкального произведения или между его разделами. Выражается она увеличением звука или паузы, как правило, в полтора-два раза. В нотах фермата обозначается специальными знаками, а дирижер оркестра показывает ее, распахивая руки во весь размах.

Генерал так и сделал. Мужчина видный, по габаритам солидный, распахнул руки с силой, будто собирался взлететь. Удар правой руки пришелся прямо по аппарату Суходольского, который он держал у глаз. Устоять на ногах Валерию не удалось. Он тоже взмахнул руками, обозначив свою небольшую фермату и полетел спиной вниз на брусчатку Красной площади. Фотоаппарат брякнулся о камни, внеся в звуки оркестра новую ноту. Очки, без которых Валерий превращался в полуслепого, отлетели в сторону. Превозмогая боль в спине, которой довелось убедиться в жесткости камней главной площади державы, он ползал по брусчатке и старался нашарить руками свои окуляры. Первый ряд оркестрантов, видевший всю картину от начала до конца, давился от смеха, глотал мундштуки своих труб. Генерал, не понимавший, что рассмешило музыкантов, делал суровое лицо. Подобрав с брусчатки очки с разбитым стеклом, Суходольский почти по-пластунски уполз с поля, которое так и не стало полем его победы. На другой день, встретив меня в редакции, он спросил: "Ты знаешь, что такое фермата? Нет? А это когда генерал барабанных войск имеет официальное право врезать по очкам представителю прессы".

Довольно регулярно дверь Домжура распахивалась, и в вестибюль, сопя и отдуваясь, входил редактор военного отдела газеты "Правда" полковник Николай Николаевич Денисов. Он был весьма хорошо упитан и как две капли воды походил на Уинстона Черчилля, переодетого в форму офицера Советской Армии. Впрочем, может, это Черчилль походил на Денисова, одетого в строгий английский костюм.

Мне всегда казалось, что, зная о своем сходстве с великим политиком, Николай Николаевич кокетливо подчеркивал эту похожесть легкими штрихами своего поведения. Например, он любил подымить толстенной сигарой, держа ее в уголке полных губ. Однако своим положением "правдиста" Денисов гордился куда больше, нежели сходством с английским премьером. При подготовке к съемкам какого-то исторического фильма о войне студия "Мосфильм" предложила Николаю Николаевичу сыграть роль сэра Уинстона. Денисов от такого предложения буквально взорвался и ответил отказом. Потом с возмущением объяснял знакомым:

- Надо же так обнаглеть! Мне, большевику, ответственному работнику центрального партийного органа предложить играть роль человека, который объявил нашей Родине холодную войну!

Ролью "ответственного работника" центрального партийного органа Николай Николаевич страшно гордился и в обществе журналистов всегда старался подчеркнуть свое особое положение. Когда после полета в космос встречали Юрия Гагарина, пишущая братия старалась прикоснуться к космонавту, обнять его и только потом назвать орган, который они представляли. А вот Денисов подошел к герою торжества, осмотрел его, тронул пальцем свою мясистую щеку и торжественно сказал: "Целуй ты меня. Я - "Правда".

И все же Домжур, который нередко посещали лица, приближенные к самой высокой власти, заведение, за которым строго присматривало бдительное око Лубянки, во все времена оставался островом вольницы в строгих рамках столичной жизни. Чтобы хоть как-то держать колобродивших в его стенах газетчиков, в кое-то время директором Домжура назначили бывшего редактора газеты "Советский флот" контр-адмирала Золина. Пузатенький, крепкий, как кнехт на причале, Золин сразу решил показать постоянным посетителям заведения, ху есть ху на командном мостике, и явился в Домжур в адмиральском мундире при всех остальных регалиях. Тут же в вестибюле к нему подкатил газетчик, успевший изрядно поднабраться в ресторане.

- Швейцар, попрошу такси!

Золин открыл рот, сложил губы трубочкой, глубоко вдохнул, раздулся от возмущения:

- Я здесь не швейцар! Я контр-адмирал!

Газетчик качнулся, изобразил несказанное изумление и выговорил заплетающимся голосом:

- Виноват, товарищ адмирал! Тогда попрошу катер!

Больше адмиральской формой журналистскую вольницу Золин смущать не пытался.

Домжур - это остров в историческом море отечественной журналистики, со своей историей, памятными знаками, легендами и апокрифами. Таким он был, надеюсь, таким и останется.