Космополис

Как известно, своей "петербургской повести" "Медному всаднику" Александр Пушкин предпослал вступление, которое открывается видением Петра Великого о местах, где вскоре "из тьмы лесов, из топи блат" появится Северная Пальмира:

Сюда, по новым им волнам,
Все флаги в гости будут к нам -
И запируем на просторе.

Пушкин был свидетелем расцвета новой столицы, которую любил и которой посвятил множество великих строк. Этот город, изначально открытый миру и открывавший ему "Россию молодую", был для него символом империи, ее талисманом и надеждой. Не случайно имперский период самый, пожалуй, блестящий в многовековой русской истории, называют петербургским, связывая с городом на Неве успехи и достижения страны - от Петра I до Николая II.

Конечно, за двести лет случалось всякое, Россия постоянно менялась, ошибки и просчеты на этом пути были неизбежны. И все же именно в петербургский период страна встала в один ряд с наиболее влиятельными державами тогдашней Европы, сумев преодолеть многие предрассудки (или привычки, как кому нравится) прошлого, прежде всего нетерпимое и излишне подозрительное отношение к иностранцам, в большинстве своем людям другой культуры и религии. Санкт-Петербург на протяжении своей "столичной" истории демонстрировал терпимость и понимание "иноверцев" в несравнимо большей степени, чем это было в Московском государстве. Можно ли подобное ставить в заслугу городу - вопрос спорный, так исторически сложилось, но факт остается фактом: с Петербургом мы можем связывать начало нового этапа межконфессиональных связей, осуществлявшихся в Российской империи.

"Все флаги в гости┘"

Не случайно, еще за год до основания Санкт-Петербурга Петр Великий издал манифест "О вызове иностранцев в Россию с обещанием им свободы исповедания", разрешавший иностранцам, прежде всего инославным христианам, строить храмы и беспрепятственно исполнять свои религиозные обряды. После основания Северной столицы манифест 1702 г. получил особое распространение. Тогда в городе преимущественно развивались протестантские и отчасти католические общины, деятельность которых после 1721 г. контролировал Синод - единственное в империи духовное ведомство. "Духовный регламент", составленный церковным помощником и единомышленником Петра архиепископом Феофаном (Прокоповичем), повелевал всем подданным считать Синод "за важное и сильное правительство" в делах "духовной управы". Синод санкционировал открытие новых инославных храмов, утверждал пасторов, разрешал вопросы открытия школ для неправославных исповеданий.

Данное решение стоит рассматривать не как покушение на религиозный "суверенитет" инославных (подобные взгляды в российских условиях XVIII века просто исторически некорректны и недобросовестны): скорее эта мера должна была содействовать созданию (разумеется, для государственной пользы) единого управления религиозной жизнью всех, подчинявшихся власти русского монарха. Нравственное воспитание народа Петр ставил выше конфессиональных различий. Не будем давать этому этической оценки - все ясно и так. В православной державе организатором новых религиозных "форм" могла быть только Русская Церковь. Лишь по мере увеличения численности неправославных подданных империи и постепенного осознания того, что "они" - не "мы", ситуация должна была изменяться и она действительно менялась! Уже в 1734 г. при Анне Иоанновне учредили Юстиц-коллегию лифляндских, эстляндских и курляндских дел, которая получила полномочия назначать духовных лиц в протестантские консистории, контролировать церковную собственность, строительство церквей, разбирать жалобы и т.д. Однако серьезного влияния на жизнь лютеран Юстиц-коллегия не имела - на протяжении всего XVIII века в стране не существовало ведомства, которое специально занималось бы решением проблем инославия и иноверия.

Сказывалось ли это на состоянии религиозной жизни неправославных христиан, прежде всего столичных протестантов? Лучший ответ можно получить, припомнив некоторые вехи истории инославия в Северной столице. О том, что Петербург был открыт для неправославных исповеданий, в Европе знали с петровских времен. В самом деле: в 1704 г. лютеранская кирха во имя св. Анны стояла на территории Петропавловской крепости, в нескольких шагах от православной церкви Святых апостолов Петра и Павла. С 1712 г. лютеранские богослужения совершались в Кронштадте, военно-морской крепости, защищавшей Петербург со стороны Финского залива. Разрешения на постройку новых храмов протестантам давались беспрепятственно. Более того, был случай, когда Петр выступил в роли крестного отца младенца, рожденного в протестантской семье! В Петербурге протестантским духовным лицам был открыт простор для выбора своей собственной религиозной позиции, чего они часто не имели у себя на родине.

Конечно, деятельность протестантских церквей столицы контролировалась городскими властями, но на их религиозное "содержание" имперские чиновники не покушались. Наследники Петра также не притесняли своих подданных-протестантов, только исходя из их неправославной "аутентичности". Примечательно, что юбилей Реформации в Петербурге 1817 г. отмечали в течение трех дней! Даже при Николае I в 1831 г. в столице был зарегистрирован устав евангелического "Библейского общества в России", за десятилетия своей деятельности (вплоть до 1914 г.) распространившего по России более 1 млн. полных и частичных текстов Библии. К началу Первой мировой войны в Петербургской губернии в лютеранских приходах действовали более ста финских церковно-приходских школ. Согласно официальным данным, в России к 1912 г. были 624 протестантских прихода, из которых 13 находились на территории столицы; почти 13% населения Петербургской губернии являлись протестантами.

Можно ли считать религиозную жизнь этих людей вполне сносной? С учетом конфессиональных пристрастий Российского государства, лишь Православную Церковь называвшего "первенствующей и господствующей", ответ может быть положительным. Впрочем, дело не только в этом утверждении. Историческая проблема вне временного контекста существовать не может. Петербургский период только положил начало процессу религиозной толерантности, научая русских православных жить бок о бок с людьми иных конфессиональных учений и традиций. Северная столица в каком-то смысле оказалась "полигоном", где эта жизнь проходила практическое испытание, и чем ближе к XX веку, тем более сложное и, полагаю, более успешное. Иногда религиозная проблематика слишком смешивалась с политической прагматикой, с "видами" государства, осложняя той или иной конфессии процесс "вживления" в ткань православного общества. Но и эти сложности в религиозно-бытовом, обрядовом, если угодно, смысле преимущественно преодолевались. Доказательство сказанному - деятельность в Петербурге Римско-Католической Церкви.

Еще 12 декабря 1705 г. Петр Великий подписал указ, разрешавший возводить в российских городах каменные католические храмы. Разумеется, в первую очередь этот указ затрагивал Петербург, где изначально свобода вероисповедания была не декларацией, а принципом политики государства, ориентировавшегося на Запад (не случайно Северная Пальмира часто называется "окном в Европу"). Царь не мог допустить только нарушения интересов государства, в связи с чем требовал, чтобы католики окормлялись предпочтительными для тогдашней России (с политической точки зрения) французскими священниками. Австрийским клирикам (иезуитам, замешанным в деле царевича Алексея) Петр не доверял. Но "свято место пусто не бывает": изгнали одних, на их место пришли другие: капуцины, доминиканцы, францисканцы. Правила очертили, хотя прочной законодательной базы для правового положения католиков в России не создали: к Римско-Католической Церкви относились настолько корректно, насколько ее руководители демонстрировали признаки политической лояльности. Это - главное, без чего взаимопонимания быть не могло.

Но вера - дело совести. Если рожден католиком - будь им и не испытывай проблем в отправлении своих религиозных нужд. Не случайно императрица Екатерина II в 1769 г. подписала "Жалованную грамоту Санкт-Петербургской Римско-Католической Церкви", в которой подтвердила свободу "римского исповедания", право на владение участками для строения церквей (введенное еще Анной Иоанновной в 1739 г.) и освободила Церковь и школу от "тягостей полицейских". Императрица взяла русских католиков под свое покровительство. Гарантом справедливости она сделала имперскую власть и ее институты, что по понятным соображениям не устраивало Папу. В 1773 г. Папа Римский Климент XIV опубликовал указ об уничтожении ордена, и иезуиты подверглись гонениям в католической Европе. Однако Екатерина не позволила обнародовать это распоряжение в своих владениях, благодаря чему орден продолжал существовать в России. Только В 1783 г. Католическая Церковь (как в Петербурге и Москве, так и во всей империи) была подчинена Сенату. Все контакты со Святым Престолом шли через Петербург, получая силу только после утверждения их правительством. Ничего странного в том не было: право всегда в руках власти, и абсолютный монарх не мог поступать иначе.

Но гонений на католиков (как на католиков) не было и быть не могло. Было другое: Павел I приютил в своей столице изгнанный Наполеоном католический Мальтийский орден, принял на себя звание великого магистра ордена и даже создал в крыле здания Пажеского корпуса (на Садовой улице столицы) специальную Мальтийскую католическую капеллу. Для православного монарха эти действия выглядели более чем странно (хотя и имели политические объяснения). Но не на "прокатолические" действия императора хотелось бы обратить внимание, а на психологическую сторону вопроса: подобное могло произойти только в европейском космополитическом Петербурге. Северную столицу как-то трудно представить центром "православной Руси", она скорее - хранитель государственнической "теории официальной народности". Но ведь три составные части этой теории - "православие, самодержавие и народность" - все-таки нечто иное, чем просто "русское православие"!

О религиозной свободе

Форма влияет на содержание, даже когда декларируется его (содержания) неизменность. Это один из социально-психологических парадоксов, который мы видим, изучая историю Русской Церкви петербургского периода. Не всегда, чтобы понять чужое, надо его принять, но часто понять ценность своего значит не мешать жизни чужого. На рациональном (интеллектуальном) уровне осознание этого происходит не сразу (и не всегда), но на бытовом уровне осознание своей религиозной силы через приучение к жизни в поликонфессиональном окружении для вменяемого верующего большинства огромной империи - наиболее перспективный процесс религиозного "взросления".

Понятно, что идеи "полного равенства" всех религий в XVIII и XIX столетиях были в России полностью утопичны по многим причинам (и политическим, и идеологическим, и социально-психологическим), однако так ставить вопрос в принципе недопустимо. Государство, как и каждый человек в отдельности, лишь постепенно приучается глядеть на окружающий мир, подмечая его цвета, отказываясь от черно-белой оценки. Право "оказательства веры", то есть пропаганды, которое принадлежало в России только одной Православной Церкви, во многом мешало самой "первенствующей и господствующей религии" империи, но... ведь и империя заявляла о себе как об империи православной! Противоречие между политической необходимостью поддерживать одну Церковь, запрещая любое миссионерство всем остальным, покрывалось практикой свободы религиозной жизни неправославных (при условии, как уже не раз подчеркивалось, государственной лояльности их религиозных институтов). Но эта практика рано или поздно должна была привести к спокойному восприятию неправославной пропаганды, если не в теории, то в любом случае в жизни. Этой жизни и учил своих жителей Петербург - православная столица православной империи (не будем забывать, что накануне революционных потрясений 1917 г. в столице было более 670 храмов и часовен Русской Церкви).

XX век - навстречу времени

Прошлый век в течение первых 15 лет своей истории доказал, что у Петербурга есть все шансы не только административно, но и духовно объединять различные народы необъятной страны. Удивительно, но из 14 католических церквей и 17 часовен, действовавших на территории Петербурга (Петрограда), 9 церквей и 5 часовен были построены в период с 1900 по 1917 г.! Тогда же на Петербургской стороне столицы появилось уникальное архитектурное сооружение - Соборная мечеть. Акт закладки состоялся в феврале 1910 г., а официальное открытие - в знаменательные для тогдашней России дни 1913 г., 21 февраля: тогда был совершен первый намаз по случаю празднования 300-летия дома Романовых.

В 1910 г. в Петербурге началось и строительство буддийского храма (дацана), в дальнейшем получившего наименование "Источника Святого Учения Будды, сострадающего всем". Первая служба в нем, как и первый намаз в Соборной мечети, была совершена 21 февраля 1913 г.: ее тоже приурочили к 300-летию царствующего дома. Подобные акции невозможно считать случайными: русский православный император был властителем подданных всех вероисповеданий, которые призывались славить "Бога Всемогущего разными языки по закону и исповеданию праотцев своих, благословляя царствование Российских монархов и моля Творца вселенной о умножении благоденствия и укреплении силы империи" (статья 45 Свода законов Российской империи). Слова - словами, но необходимо было создать условия для того, чтобы император воспринимался "отцом" своих народов. Открытие в столице храмов "национальных меньшинств" вне (как бы мы сейчас сказали) мест их "компактного проживания" для того времени было событием выдающимся. Тем более что к 1910 г. мусульман ("татар") и "прочих" (в число которых входили и буддисты) было соответственно 0,4 и 1,1% от всего населения столицы.

Понимать время или хотя бы не слишком отставать от него - задача не только политическая, но и психологическая. Чем крупнее полиэтническое образование, тем труднее ему выполнять эту задачу. И Российская империя не являлась исключением. Она, конечно, не была и никогда не могла быть центром свободы и демократии (в либеральном понимании этих слов), но она все-таки менялась, медленно сознавая необходимость расширительного понимания термина "веротерпимость". Начало XX века и дало первые доказательства этому. Не будем забывать, к примеру, что петербургский дацан - первый буддийский храм на Европейском континенте. К тому же он задумывался не только как культовый центр, но и как центр политических и культурных связей России с Тибетом. Петербург, таким образом, становился центром практического изучения буддизма не только в России, но и Европе. То, что все после 1917 г. пошло прахом, можно и нужно считать как политической, так и культурно-религиозной катастрофой.

Петербург в качестве подлинно космополитического города умело аккумулировал в себе различные народы, не заставляя их отказываться от своей национальной идентичности. Яркий пример сказанному - евреи. По большому счету их петербургское бытие началось только в XIX веке (хотя первые евреи прибыли в Северную Пальмиру уже во времена Петра Великого). В XIX веке появляется еврейское кладбище столицы, на котором в 1910 г. выстроена синагога. Еще ранее, в 1890-е гг., в Петербурге недалеко от Императорского Мариинского театра возводится величественное здание Хоральной синагоги. К 1910 г. евреи составляли 1,8% населения столицы. Это был значительный процент, но интереснее отметить другое: если во всей России в начале XX века свыше 90% евреев называли родным языком идиш, то в Петербурге более 50% евреев в качестве родного уже называли русский! Сей удивительный факт не нуждается в дополнительных комментариях, свидетельствуя об одном весьма простом обстоятельстве: религиозная терпимость (даже конфессионально пристрастная, то есть весьма относительная российская) гораздо выгоднее государству, чем притеснение духа, всегда чреватое опасностями.

1905 год стал вехой в истории религии в России. Указом 17 апреля практически отменялось уголовное преследование за пропаганду неправославной веры. Первый шаг на пути к свободе совести был сделан, хотя Православная Церковь все еще была государственной и государство продолжало считать ее "первенствующей и господствующей". Жизнь шла вперед, и большинство здравых русских людей начала XX века прекрасно осознавали, что религиозный вопрос в России в принципе разрешим.

Признаки доминирования Православной Церкви нисколько не посягали на свободу совести отдельных лиц и на права иных исповеданий, ибо относились не к вероисповедной сфере, а к сфере публичной политики. Для жителей Петербурга это было очевидно вдвойне, стоило лишь пройти по Невскому проспекту, где на небольшом отрезке пути мирно уживались Армянская церковь Св. Екатерины, католический костел Св. Екатерины, церковь немецкой лютеранской общины Св. Петра, церковь голландской реформатской общины и православный Казанский собор. В Петербурге было восемь церквей старообрядцев-поповцев, семь моленных старообрядцев-беспоповцев, три епископальные (англиканские) церкви и множество иных культовых зданий тех, кто не называли себя "чадами" Русской Церкви.

Подведем некоторые итоги. Город всех религий империи Петербург был прежде всего городом-воспитателем и для власть предержащих, и для обычных людей, так как он давал свою имперскую универсальную "раму" для обрамления разных религиозных "картин". Город помогал людям находить нечто большее, чем понимание другого, по-иному молящегося и одевавшегося. Он помогал находить себя, разумеется, тем, кто это понимал и этого хотел. И последнее. Сегодня, когда многоаспектный религиозный вопрос на фоне сомнительного церковного "ренессанса" вновь начинает восприниматься через призму старой идеи "первенства", петербургский опыт может, надеемся, послужить историческим "противоядием", напомнив, что, как все дороги ведут в Рим, так и любое движение в сторону религиозного однообразия неизменно заканчивается отрицанием себя. Переиначив западную пословицу, посмеем утверждать, что дорога по направлению к свободе совести неминуемо приводит к Петербургу.