- Ахмат-хаджи, насколько актуально обсуждение проблемы: потеряет ли Россия Северный Кавказ или нет?
- Я такой мысли даже не допускаю. Я не представляю себе потерю Кавказа. Конечно, на Кавказе очень много людей, которые, может быть, работают в этом направлении, имеют связи за рубежом, получают оттуда деньги, проводят соответствующие идеи. Но все равно я не допускаю возможности потери Северного Кавказа. Что я бы хотел предложить сразу? Чтобы не появлялось таких вопросов и сомнений - потеряем или не потеряем, чтобы не было тех очагов напряженности, которые сегодня есть в Чечне, в Ингушетии, Кабардино-Балкарии - везде, я считаю, надо более активно и четко работать с теми, кто проводит эти идеи разделения. А эти идеи называются ваххабизмом. Используя ислам, его приверженцы легко проводят свои мысли. А народ на Кавказе, во-первых, в основном верующий, а во-вторых, неграмотный в области изучения религии ислама. Поэтому людей легко обрабатывать. Вот в этом направлении надо работать.
- А такая работа ведется?
- Я этого не чувствую. В свое время, когда я был муфтием Чечни, в 1997-1999 годах, я пытался что-то сделать. Но только духовной работы с людьми мало. Должна быть государственная поддержка.
- Как вы оцениваете влияние Москвы на ситуацию на Северном Кавказе в последнее время?
- За последние два месяца есть позитивные изменения. В том числе и в Чечне. Я с первого дня своего назначения главой администрации боролся против массовых зачисток. И всегда говорил, что нельзя отпугивать людей. Если мы хотим навести порядок, то мы должны завоевать доверие населения, иначе ничего не добьемся, что бы мы там ни строили, как бы ни выплачивали пенсии и зарплаты. Сейчас в этом направлении есть реальные изменения. Это, кстати, касается и действий правоохранительных органов Ингушетии. Но эту работу надо было делать еще год назад, а то и пять лет назад.
- Что вы имеете в виду?
- Они знают, что в Ингушетии находятся сторонники Масхадова. Я не хочу их называть боевиками - боевик должен воевать, быть на поле боя. А люди, которые засели там, проводят оттуда свою работу. Мы много раз говорили, что они в Ингушетии, но это не принималось во внимание. Сейчас же изменения очевидны.
- Не секрет, что с прежним руководством Ингушетии у вас сложились прохладные отношения. Как вы прогнозируете их развитие?
- Напряженные отношения у нас были потому, что позиция президента Ингушетии не способствовала умиротворению в нашей республике. Если он поддерживал Масхадова - ладно, может, они были друзьями. Но политическая позиция, занятая Аушевым, была неверная. Он, как и некоторые в Москве, всегда призывал к переговорам с Масхадовым, дескать, это единственная легитимная власть. Но Масхадов всю свою легитимность потерял. Я думаю, теперь политика, а значит, и отношения между Чечней и Ингушетией будут строиться по-другому.
- Находясь у себя в Чечне, ощущаете ли вы распространение влияния на Кавказский регион со стороны США?
- Явного ощущения распространения американского влияния нет. Но появление в Грузии военных США дало какую-то надежду тем, кто сегодня не хочет примириться, сложить оружие. Слухи о том, что Северный Кавказ "отдается" американцам, а Россия уходит, возымели определенное действие. До прихода американцев на территорию Грузии, к границам России, целая группа боевиков хотела сложить оружие. Я прорабатывал этот вариант с Москвой. Это ребята, которые были вместе с Басаевым в Буденновске. Но, как только американцы появились на Кавказе, этот вариант был сорван.
- Кстати, вы хорошо знали Масхадова, многих полевых командиров. Есть ли у вас собственные предложения по реализации инициативы Владимира Путина от 24 сентября о разоружении НВФ? Ведь прошло уже больше полугода, а в этом процессе ничего не сделано.
- Нельзя сказать, что ничего не сделано. Все-таки оружие складывали. Просто эта информация не звучит с телеэкранов, не получает широкого распространения. Недавно 19 человек - а это большая группа - в Гудермесском районе сами пришли, официально сложили оружие. Это мероприятие зафиксировали съемочные группы, но показали только то, как заместитель коменданта республики сказал два-три слова. Мы не можем работать в этом направлении. Кто-то это тормозит. Многие складывают оружие, и это надо пропагандировать. А что касается того, как добиться большего эффекта, то я давно говорил об этом с Владимиром Путиным. Оружие у населения нужно выкупать. В Чечне у каждого есть оружие, но люди его покупали. Сейчас они его спрячут, закопают, а потом, когда будет нужно, достанут. А если мы будем выкупать оружие, определим временной срок, например три месяца, назначим цену, установим контроль над этим процессом, то это и будет тем самым методом. А уже по истечении назначенного времени, как полагается, - срок за хранение оружия. Этот же метод предлагался и министром внутренних дел Борисом Грызловым на заседании Совета безопасности. Некоторые иронично отнеслись к этому, но, на мой взгляд, это действенный механизм.
- Но при Доку Завгаеве уже пытались выкупать оружие...
- Да. Это было начато, но не доведено до конца. Сейчас ситуация другая. В 1995-1996 годах народ поддерживал сторону Масхадова, на улицах проводились митинги, звучали призывы в его поддержку. Но сейчас народ не поддерживает его, люди поняли, что после окончания первой войны эти деятели не хотели для народа ничего хорошего.
- Вы выступили за создание постоянно действующего круглого стола в Грозном. Но примерно такие же идеи высказывались и в Страсбурге, и в Москве. Имеется ли здесь в виду одно и то же? Или речь идет о разных вещах?
- У нас в Грозном создан консультативный совет. Но из того, что звучало в Госдуме и на сессии ПАСЕ в Страсбурге о создании расширенного консультативного совета, пока ничего не вышло. Наш же консультативный совет создан и работает. Скоро мы будем рассматривать проект Конституции.
- Сторонники Масхадова входят в его состав?
- Для любого, кто хочет войти в состав совета, работать в нем, двери открыты. Но у них свои задачи, свои программы. У них нет идеи, они отрабатывают заказы. Они не хотят войти в консультативный совет, не хотят обсуждать актуальные вопросы, прийти к какому-то согласию. Когда я сам был в Страсбурге, в своем выступлении я сказал масхадовской стороне: "Зачем нам встречаться в Страсбурге или Москве? Давайте, приезжайте в Чечню, и на месте обсудим все вопросы. Так мы придем к чему-то". Они меня хорошо знают, и я их всех знаю. В течение трех лет до начала второй кампании в Чечне я говорил, что мы опять идем к войне. Но никто меня не поддерживал. А если нет поддержки со стороны официальной власти, то получается ерунда. А люди все знали и видели. Поэтому у них свои задачи, поставленные кем-то. Вот об этом они и кричат. И никогда мы ни к чему не придем, пока не будем собираться в Чечне. В Москве тоже проводятся всякого рода форумы. Но их проводит кто-то от кого-то, поэтому пользы от них нет. К сожалению, наши лидеры, особенно московские чеченцы, возомнили, что именно кто-то из них должен быть первым лицом в Чечне. Хорошо, если есть такие желания и возможности, то давайте дождемся окончания этой кампании, войны, операции (называйте как угодно), а до этого сплотимся, не будем мешать Кадырову или любому другому законному руководителю. Закончим войну, уберем Хаттаба и ему подобных, а потом создадим почву для проведения нормальных выборов, каждый выставит свою кандидатуру, разработает программу, устроим "скачки", кто придет первым, тот и будет руководить.
- То есть в обозримом будущем вы не видите возможности для проведения выборов?
- Мое мнение, и я об этом говорил президенту Путину, - выборы можно проводить через два года после того, как полностью закончится так называемая антитеррористическая операция. Надо дать людям время вернуться домой. Мы должны показать им, что мы хотим им помочь, надо восстановить жилье, выплатить компенсации. Вот тогда и проведем нормальные выборы. А сейчас, конечно, можно назначить выборы в 2003 году, но это будет не то. У нас десятки тысяч людей находятся за пределами республики. Можно поставить галочку, но это будут не выборы.
- А что должно стать признаком завершения контртеррористической операции? Нейтрализация Масхадова, Басаева и Хаттаба или что-то еще?
- Когда этих фамилий не станет, операция сама по себе кончится. А пока они есть, причем все они находятся в республике, 80-тысячная армия не может их найти. Они какие-то невидимки.
- Вы высказались за введение поста единого муфтия России. Как это отразится на Северном Кавказе?
- Это не только для Северного Кавказа, но и для всей России полезно. У нас в каждом регионе есть муфтий. Каждый проталкивает свои учения, программы. Нет единства, нет централизации. Еще когда Путин был премьер-министром, я ему эту идею высказывал. В то время мне предлагали стать муфтием. Но я сказал, что никогда больше муфтием не буду. Если бы у нас был один муфтий, то мы могли бы предотвращать негативные проявления в исламе. Я знаю всех этих ребят, которые сегодня занимают духовные посты. Они меня тоже хорошо знают. Я ничего плохого о них сказать не могу, но муфтием должен быть человек с высоким уровнем образования в области ислама. Он должен быть и политически грамотным, и знать арабский мир. Если духовенство сможет избрать одного, то это многое изменит. Пусть это будет инициатива Кремля, каких-то сотрудников аппарата, которые занимаются религией. Но непонимание между духовными лидерами ни к чему хорошему не приводит. Главный муфтий России будет иметь в регионах своих представителей. Сейчас там находятся люди, которые тоже называются муфтиями. Пусть они ими и остаются. Но каждые три месяца их нужно собирать в Москве, ставить перед ними программу в зависимости от ситуации. Если это операция в Чечне, то что должен говорить муфтий Чечни. Главный муфтий будет следить за выполнением этой программы. Северокавказские духовные лидеры не будут противостоять этому. Должен быть один муфтий. И к этому мы все равно придем, я это точно знаю.