Олег Недумов - Алексей Ильич, Русская Православная Церковь претендует на имущество, отобранное у нее советской властью. Она утверждает, что многие ценности до сих пор остаются в собственности государства, а те, что возвращены, переданы ей только в пользование, но не в собственность. Каким, на ваш взгляд, должен быть процесс возвращения бывшего церковного имущества?
- Я считаю саму постановку этого вопроса некорректной. Единого собственника "церковного имущества" до революции никогда не было. Был Синод, были старообрядцы, приходские храмы, монастыри. Все, что принадлежало Синоду, являлось собственностью государства. Кроме того, было много частного имущества в домовых храмах, усадьбах. Исторических владельцев церковных ценностей сейчас уже нет. Сами эти ценности принадлежат не одному музею, а разным собраниям.
Поэтому говорить о возвращении Церкви ее имущества можно только в самом общем смысле. Скорее речь должна идти об обеспечении Церкви всем необходимым для нормальной богослужебной жизни. Это примерно то же самое, что и возвращение церковных земель. Нельзя вернуть Церкви земли, которые у нее были, - они уже застроены или находятся в частной собственности. Можно говорить только о наделении церковных общин, монастырей определенными земельными участками, на которых они могли бы вести хозяйственную деятельность. То же касается церковных зданий и богослужебных предметов. Государство должно участвовать в этом процессе, но о полном возвращении религиозных ценностей в собственность Церкви речи не идет.
Процесс секуляризации церковной собственности начали отнюдь не большевики. Петр I и Екатерина Великая сделали в этом отношении гораздо больше. Причем процесс секуляризации прошел практически во всех европейских странах. Поэтому сейчас стоит вопрос просто о возобновлении церковной жизни, о создании необходимых для этого условий. Есть специальные государственные программы реставрации и восстановления церковных зданий и богослужебных предметов, под которые выделяются бюджетные средства.
Что касается музейных фондов, то со стороны отдельных представителей РПЦ, которые отнюдь не выражают ее официальную позицию, часто звучат требования о возвращении Церкви находящихся в этих фондах богослужебных предметов. Они утверждают, что все, находящееся в музеях, отобрали большевики.
Однако на самом деле это не так. Музеи - продукт как общеевропейской, так и российской культуры, появившийся еще в XVIII веке. В Европе сейчас существует множество музеев, в которых выставлены предметы средневекового искусства, собранные в различных храмах и монастырях. Что касается России, то достаточно вспомнить коллекции Третьякова и широко известное распоряжение Николая II о передаче суздальских икон в общественные государственные хранилища.
Так что изъятие из богослужебной жизни общественно, художественно и исторически значимых предметов и помещение их в государственные музеи - это цивилизованный процесс, имеющий место во многих странах мира, а отнюдь не порождение большевизма. Действительно, большевики провели колоссальную кампанию по изъятию и уничтожению церковного имущества. Однако не нужно забывать, что именно музеи выбили у большевиков право отбора в свои коллекции предметов, имеющих культурную и историческую ценность. В двадцатые годы был антикварный фонд, задачей которого было как можно больше собрать и продать. И музеи бились за то, чтобы собираемые им вещи не были разбазарены, а передавались в их хранилища. Если бы не музейное сообщество, мы не досчитались бы и половины тех икон, которые находятся сейчас в музейных коллекциях.
Все эти ценности, выведенные из-под непосредственного функционального использования, прошли реставрацию и открылись для публики в том виде, в каком их никто не видел до революции. Тот, кто видел, как выглядела "Троица" Рублева или Владимирская икона Божьей Матери до реставрации, может не поверить, что это те же самые иконы, которые сейчас выставлены в Третьяковской галерее.
В процессе интенсивного богослужебного использования иконы гибнут. До татаро-монгольского нашествия в России было не менее 30 тысяч икон. До наших дней сохранилось не более ста. Они не были уничтожены большевиками, а просто пришли в полную негодность в ходе богослужебного использования. Поэтому, если мы хотим сохранить ценности, их необходимо оберегать от разрушающего использования. В этом нет никакого святотатства. В музеях Европы находятся тысячи икон, которые были изъяты из богослужебного пользования.
Я не согласен с теми, кто ставит использование древней святыни за богослужением выше заботы о ее сохранности. Микроклимат в наших храмах неудовлетворителен для сохранения икон. В качестве примера я могу привести Казанский собор на Красной площади. Через два года, после того как в нем возобновились богослужения, он был уже весь черный от копоти. Мы имеем пример постепенной гибели шедевра нашего религиозного искусства - фресок Андрея Рублева в Успенском соборе во Владимире. Если бы удалось показать людям, под какой грязью и паутиной находится подлинная живопись Рублева, то все бы ужаснулись. Мы неоднократно просили Церковь проводить там минимальное количество богослужений, но безуспешно.
- А все-таки, на ваш взгляд, можно ли передавать в собственность Церкви ее бывшее имущество, представляющее собой культурную или историческую ценность?
- Конечно, можно. И Закон "Об объектах культурного наследия народов РФ" не запрещает Церкви получать в собственность здания и другое имущество. Речь там идет о том, что по всей России есть лишь порядка 200-300 зданий, которые не могут быть приватизированы. Все церковные здания, которые не входят в этот список, вполне могут быть переданы в собственность Церкви. Впрочем, она может испытывать проблемы с приватизацией, поскольку сейчас вообще приостановлена приватизация недвижимости до разделения собственности между федеральным Центром и регионами.
Однако не стоит забывать, что приватизация имущества имеет и оборотную сторону. Ведь Церковь фактически не может содержать все те здания, которые ей принадлежат. Она не может содержать даже храм Христа Спасителя. Очень многие церковные здания содержатся на государственные дотации. Поэтому вполне логично, что государство является их собственником, а Церковь - арендатором. А если она хочет получит их в собственность, ей придется брать все расходы на себя. Но сейчас это для нее явно неподъемное бремя.
Теперь что касается других культурных ценностей, на которые претендует Церковь. Я очень рад, что Закон "О музейном фонде и музеях в РФ" провозгласил неделимость музейного фонда. Как-то я сказал одному специалисту-искусствоведу, который стал священнослужителем: вы же понимаете, что если мы передадим икону в храм, то ее через пятьдесят лет уже не будет. Он мне отвечает: да, я понимаю, Бог дал, Бог и взял. С такой позицией я не могу согласиться. Я не считаю, что икона в музее - это оскорбление Церкви. Я был бы счастлив, если бы заботу об иконах, находящихся в музеях, отчасти взяла на себя Русская Православная Церковь. Я даже настаиваю, чтобы на все реставрационные комиссии приглашались представители Церкви. Пусть сохранение святынь будет нашей общей заботой.
Но я никогда не поддержу возврат отреставрированных шедевров из музеев в храмы, потому что это быстро приведет к их гибели. Несмотря на заверения в том, что Церковь готова сохранять и показывать эти шедевры, известны тысячи примеров, доказывающих обратное.
- В последнее время появились слухи о возможной реорганизации Музея имени Андрея Рублева, фонды которого якобы планируется передать в Третьяковскую галерею. Как вы относитесь к этим планам?
- Наши финансовые органы, которые ищут возможности сокращения бюджетных затрат, далеки от понимания подлинной ценности того, на чем они пытаются сэкономить. И где-то в недрах Министерства финансов появились подобные предложения. Но, насколько мне известно, они не получили поддержки.
Я отношусь к подобным идеям крайне отрицательно. Если бы власти всерьез решили их реализовать, я предложил бы опубликовать сталинское постановление об открытии Музея имени Андрея Рублева, на фоне которого действия нынешних властей выглядели бы просто глупо. Музей создан героическим трудом его работников, которые собирали иконы из разоренных храмов, без чего эти шедевры просто бы погибли. Замечу также, что среди работников музея всегда было много верующих людей. Может быть, именно это обстоятельство и сейчас позволяет им воспринимать свою деятельность как духовное служение.
Дарья Гармоненко