Михаил Горбачев. Фото Александра Шалгина (НГ-фото) |
- МИХАИЛ СЕРГЕЕВИЧ, выступая пятнадцать лет назад на апрельском пленуме ЦК КПСС, вы как генеральный секретарь партии объявили, что страна берет курс на "ускорение". Так началась знаменитая горбачевская перестройка. А было ли что ускорять?
- Было. К тому времени мы уже так сильно отстали от Запада, что оказались как бы в другой эпохе. Когда в 60-е годы на Западе стали заниматься структурной перестройкой, мы не без злорадства говорили: вот, мол, капитализм - выбросили на ветер 30 миллионов безработных. Помирает капитализм! А капитализм все пережил, выздоровел и сделал такой технологический рывок, что вступил в абсолютно новую стадию развития, в то время как мы не смогли адаптироваться к новым вызовам. Ни одна отрасль народного хозяйства нашей страны, кроме оборонного комплекса, не могла соревноваться с Западом. Вот почему был выбран курс на ускорение. Но ускорение экономики не могло идти без совершенствования законодательной базы. Именно государство должно было стимулировать этот процесс, но на деле, несмотря на жесткие требования, все продвигалось очень медленно.
- Партия зажимала?
- Вообще мешала тоталитарная система: одна собственность, все планово, никакого рынка. При советской власти ничего нельзя было сделать, кредитов не дадут, оптового рынка нет. Захотел проявить хозяйственную инициативу - тебя по рукам, да еще и уголовное дело заведут. Отстающим помогали, а инициаторы не могли по-настоящему развернуться. Я действительно хотел изменить КПСС, но партноменклатура, почувствовав, что ее отрывают от кормушки, встала на путь непримиримой борьбы. Демократия - это действительно конец монополии КПСС.
-Говорят, что вы беседовали о необходимости реформ с Андроповым, который в ЦК КПСС считался своего рода реформатором.
- На эти темы я часто разговаривал и с Юрием Владимировичем Андроповым, и с Алексеем Николаевичем Косыгиным. Да, они были реформаторами, но находились в плену иллюзий, как и я поначалу: казалось, что можно улучшить систему, не меняя ее коренным образом. Осуществить какой-то прорыв в экономике, не трогая партийную систему. Что мы только не делали, но все было бесполезно. И я четко понял, что пора распрощаться с иллюзиями - без политической реформы изменить экономику нельзя.
- Но ведь сегодня наша страна опять находится на перепутье и, несмотря на все реформы, впору снова говорить о перестройке.
- Я недавно вернулся из большой зарубежной поездки. Везде идут дискуссии о новом мировом порядке, новом глобальном мышлении. Россия в центре этих дискуссий. Правда, я замучился отвечать на вопросы: "Кто такой Путин? Откуда он взялся?". Иногда меня буквально уговаривали давить на Примакова: ведь это же ваш выдвиженец, неужели вы не можете заставить его стать кандидатом в президенты? Я объяснял, что народ у нас понятливый, а что касается Путина, то, кто бы на него ни делал ставку, какие бы кланы на него ни рассчитывали, он будет ориентироваться только на Россию.
- В своем интервью газете "Репубблика" от 3 апреля вы заявили: "В конечном счете Владимир Путин сделает правильный выбор, но некоторая доля его авторитаризма не должна пугать..." Так чего же все-таки побаивается Запад - распада России или авторитаризма Путина?
- Недавно я беседовал с премьер-министром Италии Романо Проди. В настоящее время он занимает пост председателя Европейской комиссии, то есть премьера "правительства" ЕС, и очень озабочен отношениями Евросоюза и нашей страны. Смысл его слов был таков: Европа нуждается в России, Россия нуждается в Европе. В тот же день я позвонил в Кремль и попросил помощников передать Путину разговор с Проди. Минут через 10-15 мне позвонил сам Владимир Владимирович, и мы с ним подробно поговорили. Путин сказал, что это та же точка зрения, которой придерживается и он сам: мы должны искать пути сближения с Европой. Это очень важно, потому что иногда кое-кто пытается подбросить идеи "закрыться, мобилизоваться" и так далее. Я сказал президенту, что прошедшие выборы дали ему хороший шанс и он должен принять важные стратегические решения.
- Понятно, Михаил Сергеевич: если Россия остается в Европе и налаживает с ней тесные отношения, то шанс этот заключается в дальнейшем развитии демократии, экономическом подъеме и открытой политике. Значит, все страхи Запада отпадают как бы сами собой?
- Чаще всего вопрос "Надо ли нам бояться России?" мне задавали в США. Но самая интересная и насыщенная дискуссия состоялась в Португалии. Во-первых, она проходила в Высшем институте военных исследований (аналог нашей Академии Генштаба). Во-вторых, помимо меня, в качестве основных докладчиков там выступали Збигнев Бжезинский и генерал Науман, который только что оставил пост председателя Военного комитета НАТО. Конечно, та сторона отстаивала интересы Североатлантического союза, но, думаю, и мои слова были услышаны. Я выдвинул идею создания Малого Совета или Комитета (как угодно назовите) безопасности для Европы, который превратил бы ОБСЕ из чего-то непонятного в реальную силу.
- И как на эти предложения отреагировали Бжезинский и генерал Науман?
- Нормально. Я сказал, что понимаю Збигнева, которому трудно отказаться от идеи продвижения НАТО на восток, потому что он - ее автор. Но вот что интересно: когда зашел разговор об американской системе ПРО, тот же Бжезинский заявил: "Покажите мне государство, от которого Америка должна так защищаться. Где оно?" То есть он не принимает систему развертывания ПРО, она ему не нравится. Но и расширение НАТО на восток тоже не всем нравится. Например, влиятельнейший американский политик, бывший помощник президента Буша по национальной безопасности Брент Скоукрофт накануне заявил, что надо создавать Директорат по безопасности, в который вошли бы Америка, Россия, Евросоюз и представители нейтральных государств. То есть формула безопасности такая же, и Бжезинскому поэтому было крайне трудно защищаться. Тем более что Скоукрофт предложил заморозить процесс расширения НАТО.
- То есть жесткая риторика Путина и новая военная доктрина России их не настораживают?
- Они понимают, что многие заявления нашего президента продиктованы внутренними проблемами. Как говорил мне когда-то один из американских лидеров: "У нас начинается предвыборная кампания, так что ты, Михаил, не обращай серьезного внимания на то, что я буду говорить". А что касается ядерного удара, который теперь Россия может применить в случае какой-то серьезной опасности, я думаю, это не меняет понимания того, что ядерная война недопустима и в ней не может быть победителей.
Весьма важный разговор произошел у меня с премьер-министром Португалии Гуттерешем. Сегодня именно Португалия председательствует в Евросоюзе, и господин Гуттереш настроен на тесные контакты с Россией. Он даже собирается приехать в Москву после инаугурации Владимира Путина, чтобы не только познакомиться с нашим президентом, но и начать с ним важные переговоры. Это уже обобщенное мнение ведущих европейских политиков о нашей стране. Они считают, что России надо серьезно помочь, чтобы она быстрее встала на ноги и чтобы строительство общеевропейского дома шло при активном участии России.
- Михаил Сергеевич, складывается впечатление, что весь мир только того и ждет, чтобы заключить Россию в свои объятия.
- Процесс интеграции нашей страны в мировое сообщество будет очень непростым. Но нам самим ни в коем случае нельзя отгораживаться от Запада. Мы должны настраиваться на Европу, и всем нашим ведомствам надо к этому серьезно готовиться. Сегодня все ищут новую формулу отношений с Россией - и американцы, и европейцы, и японцы. Все надеются, что она будет гораздо лучше прежней. Поэтому, если пока и существуют какие-то разногласия и недоразумения, не надо их разжигать.