Дрянь ужаснейшая

Небольшой парк напротив Новодевичьего монастыря. Видимо, это памятник как раз тем самым есенинским уткам.
Фото Екатерины Богдановой

Случайно я наткнулся на малоизвестную подробность американского путешествия Сергея Есенина. Оказывается, он побывал в Мемфисе, штат Теннесси. Произошло это в начале декабря 1922 года. 30 ноября состоялось выступление Айседоры Дункан в Сент-Луисе, 5 декабря она вместе с Есениным выехала поездом из Мемфиса в Чикаго. Если 1 декабря было потрачено на переезд из Сент-Луиса в Мемфис, то, следовательно, 2, 3 и 4 декабря Есенин провел в Мемфисе.

Поражает стремительность перемещений. С 22 ноября по 10 декабря, всего за девятнадцать дней, посещены Луисвилл, Милуоки, Канзас-Сити, Сент-Луис, Мемфис, Чикаго, Детройт, Кливленд. И везде – выступления блистательной Айседоры, в некоторых городах – не по одному разу.

Концерты в Индианаполисе запрещены мэром этого города. Не только концерты, но даже и въезд в Индианаполис для Айседоры закрыт по причине ее якобы коммунистических убеждений.

Что предпринимает болезненно обидчивый Есенин? Оставив Дункан в Нью-Йорке, он приезжает в Индианаполис один (для него-то город не закрыт) и, выйдя из вагона, тут же, на железнодорожном перроне, начинает громко читать свои стихи. Разумеется, на русском языке. Вокруг собирается толпа зевак, носильщиков, полицейских. Смотрят на него, как на сумасшедшего, но не трогают – демократия, свобода слова! Да и мало ли полоумных негров слоняются по улицам и вокзалам со своими бредовыми завываниями. А этот парень, даром что белый, – видать, такой же чокнутый. Закончив декламацию, Есенин уезжает из Индианаполиса навсегда. На тебе, отвратительнейший городишко со свиньей-мэром, получи! Накось выкуси!

Я рад, что ничего подобного не произошло в Мемфисе. Никаких скандалов, как в Нью-Йорке или Бостоне, никаких драк. Это позволяет окрасить мой рассказ в элегические осенние полутона.

Первые дни декабря в Мемфисе могут быть восхитительны. На дворе тепло, вовсю цветут анютины глазки, небо – до скрипа в глазах, густое и синее, дубы – медь с прозеленью. Чем не русская золотая осень?

Есенин и Айседора остановились в отеле «Пибоди». До сих пор это лучшая и самая дорогая гостиница города, ничуть не изменившаяся с тех времен. В ее огромном фешенебельном холле постоянно играет механическое пианино, а с крыши, на которую открыт доступ всем желающим, видно во все концы Мемфиса.

Ровно в полдень в холле раздается марш и под его жизнерадостные звуки с крыши на лифте спускается выводок уток. Невозмутимо пересекши холл, утки ныряют в расположенный в центре зала фонтан. Вокруг фонтана тесно расставлены столики, стулья. На одном из них, вытянув ноги и созерцая свои черные дорогие туфли, сидит Есенин. Перед поэтом лежит на столе свежий номер местной Commercial Appeal, но фотографии его нет ни на первой странице газеты, ни на всех остальных. А нерусского тарабарского текста все равно не понять...

В памяти всплывает, как вчера вечером к ним в номер постучал какой-то длинный и тощий хлюст. «Я Джосайя Бакли, внук небезызвестного Эзры Бакли», – представился хлюст Айседоре. Это имя ей было неизвестно, но она вежливо спросила: «Что вам угодно, мистер Бакли?» «Мы готовим вторую энциклопедию Тлёна, которая в отличие от первой, англоязычной версии, должна быть написана на языке Тлёна. Я хочу перевести на этот язык стихи вашего спутника, мистера Есенина», – ответил визитер. «Какой язык?» – переспросила Айседора. «Тлёна. Поверьте, что такой язык существует. Но сначала необходимо перевести стихи мистера Есенина на английский». «Чего он хочет?» – нетерпеливо вмешался нетрезвый Есенин. «Он предлагает перевести твои стихи на язык Тлёна». «Тлёна? Урод! Мои стихи нетленны! Пошел к чертовой матери!» – сквернословя, Есенин пихнул Джосайю Бакли по направлению к двери. Мистер Бакли наклоном головы попрощался с Айседорой и удалился.

Есенин не знал, что содержание разговора было доведено до него не полностью. «А почему вы желаете перевести на язык Тлёна стихи Сергея, а не чьи-нибудь другие?» – успела поинтересоваться Айседора. «Потому что мистер Есенин никому не известен, и это именно то, что нам нужно», – последовал хладнокровный ответ.

Отшвырнув бессмысленную газетную бумагу (только селедку заворачивать!), Есенин идет к парадным дверям, выходящим на Юнион авеню. У подъезда стоят многочисленные извозчики, но Есенин, помедлив, поворачивает налево и идет вниз по Юнион в сторону Миссисипи.

Улица упирается в небольшой сквер с заключенным в нем старомодно одетым памятником. Есенину невдомек, что это Энрю Джексон, первый и единственный президент Конфедерации южных штатов. За спиной памятника литые жерла старых пушек, словно гигантские удочки, заброшены в синеву.

У Есенина перехватывает дух. Он стоит на высоком обрывистом берегу широкой, как Ока (нет, много шире!), реки. По ней в обе стороны идут тяжелые баржи. Если прищуриться, видны извилистая линия противоположного берега и поблескивающие на солнце песчаные отмели. Там, за рекой, низкий берег тонет в бесконечной зелени (да, да, декабрьской зелени) лесов, где-то уже на пределе дыхания сливающихся с небом. «Арканзас», – шепчет Есенин тайное имя заречного простора. Да, так говорила вчера Айседора.

Вечером она дает концерт в театре «Орфеум». После выступления, когда отшумела волна рукоплесканий, Айседора за руку выводит на сцену Есенина.

«Это мой муж, знаменитый русский поэт Сергей Есенин», – представляет она его напряженно молчащему залу. Невысокий и крепенький, как акробат, Есенин сиротливо стоит на сцене. Приоткрывает было рот, закрывает, кланяется и хочет молча уйти за кулисы, как вдруг: «Арканзас!» – орет он во все горло.

«Арканзас!» – ударилось прекрасной акустикой в бархатный полукруг галерей, рассыпалось и покатилось по безмолвным рядам партера.

«Арканзас!»

А что мог он сказать еще?

«Дрянь ужаснейшая, внешне типом сплошное Баку, внутри Захер-Менский»?

«Я разлюбил нищую Россию»?

«В голове у меня одна Москва»?

«Плюнул бы на все и уехал бы в Африку»?

«Mi laik Amerika»?

Нет, нет и нет – «Арканзас!»

Три года спустя Есенин повесился в номере ленинградской гостиницы. Интересно, случилось ли это, если бы город продолжал называться Петроградом? Потомки миллионера Эзры Бакли (впрочем, весьма обедневшие) до сих пор владеют домом в самом престижном районе Мемфиса – Чикасо Гарденс.

Борхес пишет, что в 1944 году в Мемфисе был обнаружен полный (140 томов) экземпляр первой энциклопедии Тлёна. К сожалению, он допустил двойную неточность. Найден был экземпляр второй, тлёноязычной, энциклопедии. Произошло это не в Мемфисе, а в Нэшвилле, в библиотеке местного Капитолия.

Ввиду военного времени изучению энциклопедии не было уделено должного внимания. Однако командование разведки американской армии сочло целесообразным использовать язык Тлёна для шифровки оперативных данных. Именно это предопределило успех наступления союзных войск в Нормандии. До 1944 года американские шифровальщики применяли язык ирокезов.

Кстати, «Арканзас» – это слово на языке индейцев-атапасков, первоначальное значение которого утрачено. Возможно, Есенину открылось подлинное значение этого слова.