Кодак-реализм: глянцевый и матовый

Роман Сенчин. Рассыпанная мозаика: Статьи о современной литературе. – М.: Литературная Россия, 2008. – 256 с.

Не секрет, что несколько лет назад я всерьез подумывал о том, чтобы стать глашатаем «нового реализма». Сегодня эту нишу занимают Андрей Рудалев, Валерия Пустовая и другие молодые критики. Я же отказался от этого замысла.

Во-первых, я не связывал с новым течением никаких преувеличенных ожиданий – ни на оздоровление современной прозы, ни на подведение черты под эпохой постмодернизма, ни на возобновление русской литературной традиции, а неоправданный энтузиазм коллег сильно расхолаживал.

Во-вторых, было очевидно, что никто не справится с теоретическим обеспечением нового направления лучше самих авторов. Многие из «новых реалистов» оказались столь же одаренными литературными критиками, сколь и прозаиками.

Примером может служить Роман Сенчин – может быть, самый плодовитый писатель из числа «новых реалистов» и одновременно редактор отдела литературной критики еженедельника «Литературная Россия». Вышедший полтора месяца назад сборник его литературно-критических статей «Рассыпанная мозаика» – это не просто хроника нового направления, но еще и опыт самокритики, работа над ошибками. Это попытка погрузить «новый реализм» в электролитическую ванну, чтобы проверить на химическую чистоту и прочность.

Читатель книги сразу заметит, что Сенчин отнюдь не всеяден. Он почти не распыляется. В фокусе его внимания – творчество сверстников из числа «новых реалистов» (независимо от того, причисляют ли они сами себя к этому направлению). С большинством из них он знаком лично, со многими – поддерживает дружеские отношения. Обстоятельные эссе посвящены Аркадию Бабченко, Евгению Гришковцу, Денису Гуцко, Олегу Ермакову, Анне Козловой, Илье Кочергину, Ирине Мамаевой, Дмитрию Новикову, Олегу Павлову, Захару Прилепину, Оксане Робски, Михаилу Тарковскому, Сергею Шаргунову. Произведения именно этих авторов, по мнению Романа Сенчина, представляют собой «примеры какого-то особого жанра прозы, где ценность, смысл и сюжет составляет сама реальная, почти запротоколированная жизнь».

Самая важная часть книги – анализ кризисных тенденций, омрачивших даже самых пламенных адептов «нового реализма»: «Часть этих писателей замолчала. <┘> Другая, большая часть, исчерпав автобиографический материал или почувствовав, что повторение губительно, начала поиск новых путей. И тут наметилась, на мой взгляд, нерадостная тенденция – произведения, написанные по законам художественной литературы, более или менее сочиненные, оказались у многих слабее их дебютных, почти документальных текстов. <┘> Их попытки написать вещи с несколькими равноценными героями, дистанцироваться от «я», увеличить временной отрезок повествования хотя бы до года, показать изменение своих героев оказались, по-моему, неудачны».

В своих статьях Роман Сенчин коснулся большинства вопросов, всплывших во время дискуссии вокруг «нового реализма». И все же одну важнейшую проблему он как будто проглядел. А именно – триумфальное шествие Робски, Минаева и их клонов. В том-то и дело, что по формальным критериям (повествование от первого лица, исповедальность, правдоподобие и т.д.) «Casual» и «Духless» сложно отделить от произведений других «новых реалистов». Сенчин и не пытается этого сделать: «У каждого жизнь своя (например, у Бабченко – война в Чечне, а у Кочергина – тяга москвича к дикой жизни в алтайской тайге, у Робски вот – надоевший лабиринт ресторанов, дачных поместий, пробок на Кутузовском проспекте), и поэтому каждый такой рассказ о жизни – уникален». Странно, что в книге нет рецензий на Минаева, Багирова и иже с ними, ведь можно сказать, что и их рассказы о жизни уникальны.

Как ни расценивать книги Робски и Минаева (а это не совсем макулатура), хоть какую-то разграничительную линию между творчеством отечественных бестселлермахеров и произведениями других «новых реалистов» необходимо провести. Вообще защиту художественных достижений авторов, выступающих под стягом «нового реализма», можно было бы построить следующим образом.

Первым делом следовало бы отказаться от неудачного самоназвания. В этом нет ничего страшного – чтоб выйти из колеи, подчас необходимо дать задний ход. Оптимальным было бы заменить «новый реализм» на «документальную художественность», появление которой предвещал Варлам Шаламов. Или на что-то более броское, концептуальное. Я, например, всерьез обдумывал термин «кодак-реализм».

Затем следовало бы выделить поджанры. Только не «гламур» и «антигламур» – их противопоставление искусственно, поскольку это две стороны одного и того же явления. А, скажем, продолжая аналогию с фотографией, заложенную в слове «кодак-реализм», «глянцевое» и «матовое» направления. К первому можно было бы отнести произведения «нового реализма» коммерческого извода (в которых соображения, имеющие отношение к маркетингу, раскрутке и брендингу, превалируют над художественными задачами), а ко второму – те, чей коммерческий потенциал изначально ограничен, но отнюдь не из-за художественных недостатков, а из-за специфики интересов массового читателя.