Судьба Потустороннего

Роза Семыкина. О «соприкосновении мирам иным»: Ф.М.Достоевский и Ю.В.Мамлеев: Монография. – Барнаул: Барнаульский государственный педагогический университет, 2007. – 242 с.

Предмет исследования филолога и достоевсковеда, профессора Барнаульского университета Розы Семыкиной – отношения преемственности, существующие между литературной школой «метафизического реализма», основоположником которой является Юрий Мамлеев, и русской классикой. А именно «фантастическим реализмом» Гоголя и Достоевского.

В результате основательного, кропотливого исследования, затянувшегося на несколько лет, многочисленных бесед и консультаций с автором «Шатунов» Розой Семыкиной был выделен ряд общих мотивов в творчестве Достоевского и Мамлеева. Поскольку это ключевая часть работы, имеет смысл их перечислить:

1. Мотив фантастических превращений, метаморфоз, совершающихся с людьми – мотив мистического озарения и преображения человека – своеобразная реплика на характерную для Достоевского и сквозную для русской классики вообще идею духовного возрождения человека.

2. Мотив жизни после смерти, оживления покойников, возвращения к живущим – многократно откликнувшаяся в рассказах Мамлеева ситуация новеллы Достоевского «Бобок».

3. Мотив метафизических путешествий – трансформация сюжета Достоевского о «духовном скитальчестве» русского человека.

4. Мотив встречи с метафизическими существами, ведающими, подобно старцам Достоевского, правду о запредельном, вестниками миров иных.

5. Мотив испытания веры.

6. Мотив духовного экспериментаторства – опыты над собой с целью понять свою природу.

7. Мотив инфернальной женщины, побуждающей мужчину к «вывертам».

С этим трудно спорить. Эти мотивы действительно являются общими в творчестве Достоевского и Мамлеева, и это действительно капитальный вклад в мамлеевоведение.

С чем я не могу согласиться, так это с утверждением Семыкиной, что центральной в произведениях Достоевского и Мамлеева является одна и та же метафизическая ситуация – «человек, не подчиненный пределу и норме, стремящийся к постижению внутреннего и внешнего Космоса, бросающийся в Вечный круговорот космического существования».

Дело в том, что тема «соприкосновения мирам иным» (вынесенная в заголовок монографии Семыкиной) является в творчестве писателей периферийной. В отношении Достоевского это, пожалуй, даже не требует доказательства: его герои слишком погружены в «здесь и сейчас». Мамлеев же прямо говорит об этом в интервью («НГ-EL» № 9 от 13.03.08): «Я считаю, что изучение иных миров вообще вредно. Поэтому интересуюсь метафизикой, а не побочными знаниями об иных мирах».

Кроме того, нас не должен вводить в заблуждение термин «метафизический реализм», предложенный самим Юрием Мамлеевым. Этот термин подчеркивает связь нового направления с русской классикой, в которой всегда подчеркивался именно реалистический момент. Но художественный метод Мамлеева является «реализмом» в том же смысле, в каком проза Александра Грина является «романтическим реализмом», эксперименты Владимира Сорокина – «постмодернистским реализмом», а, например, романы Виктора Пелевина – «психоделическим реализмом». В этом смысле любое литературное течение является «реализмом» – с тем или иным прилагательным, эпитетом или иным определением.

Более существенный момент, к сожалению, также оставшийся за рамками монографии, – это абсолютная новизна в русской литературе героя Мамлеева. Именно поэтому выражение «мамлеевский персонаж» стало нарицательным. Герои Мамлеева более радикальны в своих исканиях, чем герои Достоевского. Как пишет Семыкина, жестокость героев Достоевского «ничтожна в сравнении с брутальностью персонажей Мамлеева, зачастую вызывающих отвращение и нежелание продолжать чтение».

Альбер Камю назвал своего героя Посторонним. Некую русскую параллель к нему представляет собой герой Мамлеева, которого можно было бы назвать Потусторонним.

Творчество Мамлеева – это почти неисхоженное, благодатное для литературоведов пространство. Но нет сомнений, что всем последующим исследователям придется считаться с монографией Розы Семыкиной.