Кто в еде едок, тот и в езде ездок

Игорь Юганов. Телеги и гномы. – М.: Гаятри, 2007. – 336 с.

Игорь Юганов (1956–1999) – поэт, прозаик, эссеист. Родился в Днепропетровске, учился в Московском физико-техническом институте и Московском экономико-статистическом институте, работал в нескольких московских вузах, в частности на психологическом факультете МГУ. Автор множества статей (пока не опубликованных и не вошедших в настоящее издание) по вопросам философии, социологии, психологии, языкознания. Стихи печатал в журналах «Родник», «Митин журнал», «Волга». Погиб при пожаре в Павловском Посаде Московской области 5 июля 1999 года.

Теперь о книге. Как редкая птица долетит до середины Днепра, так, мне кажется, редкий читатель с наскока в один-два приема достигнет середины, а уж тем более конца этой книги. Читать ее – серьезнейшая работа и такое шевеление мозгами, что не приведи Господи!

«Гномы», на взгляд рядового человека, которым и является рецензент, это обычные афоризмы, может быть, только чуть парадоксальные, но настоящие афоризмы только такими и бывают. А «телеги» – нечто вроде мини-эссе. Зато читать интересно, и, разъезжая туда-сюда на автобусах и на метро, я за несколько дней таки одолел изящно изданный том.

Показалось, что автор постоянно находится в состоянии диалога то с читаемыми авторами, то с подлинными или вымышленными персонажами вроде Елизаветы Л., то, наконец, с самим собой. А читателю ничего не остается, как войти в клинч и попытаться самому вести диалог с виртуальным собеседником. Процитирую: «Любовь, – говорит Елизавета Л., – это когда можно дать и чтобы не было стыдно». Вряд ли это хорошее определение, потому что вместо ключевого «дать» годится любой из множества других глаголов. Например, «накормить» или «убить». Рецензент же предпочел здесь глагол «прочитать».

Вообще-то в книге – пять разделов: «телеги&гномы», «сталагмит», «настоящее неисправленное московское мурсы», «мастерская» и «post scriptum». В первых двух, на мой взгляд, произведения поживее и поактуальнее, в трех последующих – пофривольнее и соответственно глуповатее. Но еще наш великий Пушкин настаивал, что поэзия должна быть, прости господи, глуповата, а не менее гениальный Есенин, отталкиваясь, видимо, от «нашего всего» требовал: «Мне бы вон ту сисястую, она глупей». Автор-философ, хорошо умеющий разговаривать как на языке быдла, так и на пресловутом птичьем языке, недалеко, кстати, ушел от первых двух соотечественников и сам классифицировал сумму своих приемов: «К счастью, природа творчества независима от слагаемых в текст элементов. Каковы бы они ни были, конечная задача – не отбор, а провоцируемый им спазм духа, судорога, подземный толчок, который подбросит отобранное и раз и навсегда уложит в целостную устойчивую структуру. А копание – снаружи ли, в глубине ли, – свободное ассоциирование или следование по известным путям – лишь «пристройки», с помощью которых автор пытается вызвать взрыв, не порождаемый рационально. Свобода творчества – это свобода в выборе метода, которым мы пытаемся заставить чихнуть божество, связывающее нас со вселенной. Страх же перед этой свободой основан на знании: дух чихает где хочет; и ни опыт, ни мастерство, ни волевое принуждение не могут заставить его чихнуть».

Выписывать из этой книги всяческие мысли – занятие радостное, и подобная предприимчивость всегда вознаграждается повышением не только тонуса, словно после чашки крепкого кофе и затяжки хорошего трубочного табаку или гаванской сигары, но и – разряда собственных мыслей.