Монолог в предвкушении петли с комментариями из Библии

Уильям Стайрон. Признания Ната Тернера. - СПб., Лимбус-Пресс, 2005, 528 с.

Уильям Стайрон (р. 1925) - пожалуй, один из самых строптивых американских прозаиков минувшего ХХ века. Совершенно не склонный к экспериментам традиционный реалист-психологист-сюжетник так называемой южной школы. Человек, за работой которого с ревнивым вниманием следил не терпевший конкурентов Эрнест Хемингуэй. Равнодушный к атмосфере паблисити. Сдержанный даже в очень редко дававшихся им интервью. И в то же время не обойденный наградами: лауреат Пулитцеровской премии. Как раз за этот роман.

У нас творчество Стайрона почему-то долго игнорировали. Уж и Фолкнер напечатан, и Стейнбек┘ Полночь близится, а Стайрона все нет. Литературоведы советской традиции, привыкшие ругать непереведенные и неопубликованные сочинения иностранных авторов и не рекомендовавшие их советским читателям, никак не могли правильно назвать вещи молодого Стайрона. Роман "Ложись в темноте" - это что такое? Порнографией попахивает┘ На самом-то деле - "Скройся во мраке", или в крайнем случае "Уйди во тьму".

Лишь в середине 1970-х некоторые тексты Стайрона (повесть "Долгий марш") были напечатаны по-русски. А внезапный апофеоз раскрутки автора пришелся на середину 1980-х, когда в СССР новинкой был опубликованный роман "Софи делает выбор" (в США он вышел в 1979-м). Одним из пиарщиков был даже генеральный секретарь ЦК КПСС, удосужившийся книжку прочесть. Вдогонку один за другим вышли романы "Уйди во тьму", "И поджег этот дом".

Но это так, к слову. Гораздо важнее, что почти все стайроновское перевел на русский Виктор Голышев - качество гарантировано навсегда.

А тогда, в 1967-м, "Признания Ната Тернера", вроде бы летевшие прямым курсом в руки советским борцам с американским расизмом, не были переведены и почти не упоминались в критике. Сейчас, без малого сорок лет спустя, держа в руках перевод Владимира Бошняка, мы можем сказать - почему.

Сквозная тема Стайрона - происхождение насилия. "Долгий марш" - военная повесть (Стайрон участвовал во Второй мировой), "Софи делает выбор" - роман о судьбе жертвы Холокоста. "Ната Тернера" он выпустил в пиковые времена расовых беспорядков и бунтов, когда американские власти едва успевали перебрасывать по стране спецподразделения полиции и мобилизовывать то тут, то там национальную гвардию. Массовые потасовки, драки, пожары полыхали в Ньюарке (район Нью-Йорка), Уоттсе (гетто Лос-Анджелеса), Вашингтоне (несмотря на столичный статус, одном из самых "черных" городов США). Белые южане сидели взаперти по домам и уповали на Господа Бога, а члены организации "Черные пантеры" от расовой самообороны переориентировались на атаку - ходили в героях и поигрывали револьверами. Через сто лет после завершения Гражданской войны и отмены рабства ситуация пошла на второй, гораздо более экстремальный виток.

Вспомнив о событии далекого 1831 года, восстании рабов штата Вирджиния под предводительством проповедника Натаниэля Тернера, Стайрон (между прочим, человек белой расы) написал не уныло-кондовый исторический роман, но мощную монологическую притчу о природе насилия. Неизбежного при систематическом унижении человека. Прорывающегося в форме ответной, мстительной, бессмысленной и беспредельной жестокости. Жуткий образ пьяного молодого негра, который, вырядившись в ансамбль из женских тряпок и военного мундира, справляет малую нужду в открытый рот убитой белой старухи, - этот образ запоминается надежнее и прочнее, чем глубокомысленные публицистические выкладки.

Текст романа - монолог сидящего в тюрьме Ната Тернера. Монолог странный: даже очень начитанный чернокожий проповедник тех времен едва ли смог бы дойти до такой степени изощренности речи, вряд ли смог бы цитировать авторов, которых по определению не читал, едва ли способен был бы вывернуться из таких деепричастных оборотов и сложносочиненных предложений, которые автор заставляет его произносить.

Но этот прием "остранения" ничуть не мешает. Главное - не искать в читаемом развернутого событийного историзма. Мы имеем дело с историзмом другого рода.

Реальный Натаниэль Тернер слишком хорошо осознавал, что большинство его современников-одноплеменников находятся на полуживотном уровне морали и интеллекта. На уровне, куда их загнали другие, но сейчас это неважно. Ибо угнетенные не в состоянии защитить себя так, чтобы при этом не разрушить все вокруг и не пролить море невинной крови. Зуб за зуб.

Натаниэль Тернер понимал: любой бунт рабов, любой призыв к освобождению, подкрепленный библейскими цитатами и высочайшим религиозным пафосом, вырвется из-под контроля вождя-пророка и будет возглавлен чернокожими маргиналами, любителями побузить и охотниками пограбить. Которые, в свою очередь, нюхнув крови, из поджигателей курятников быстро сделаются садистами и бессмысленными убийцами детей и женщин, после чего, устав и одурев от кровопролития, сдадутся и позволят себя вздернуть.

"Да минует меня чаша сия" - просьба не новая. Но распятия не миновать - предопределение. Нат Тернер встает во главе восстания, ход и последствия которого просчитал до деталей. И ждет заранее известного приговора, еще не зная, что его негритянская шкура обретет неожиданное историческое значение. Из кожи казненного Тернера участники подавления восстания наделали себе сувенирчики-аксессуарчики на добрую память...

В середине 1960-х извращенный вариант "черного расизма" был почти официальной идеологической позицией СССР по отношению к расовым проблемам. Это была строгая государственная любовь к "бедным неграм", святое убеждение, что чернокожий всегда прав только потому, что он чернокожий, а имеющий с ним дело белый - подонок потому только, что белый. Удивительно ли, что в эту формулу роман Стайрона вписаться просто не мог?