Дантисты, они же еноты

Новый мир

Ирина Полянская. Как трудно оторваться от зеркал┘ Полянская (1952-2004) - автор нашумевшего в 90-x романа "Прохождение тени", участник шорт-листа Букера-1998. Перед нами ее последняя книга. Импрессионистские пейзажи, полифония, прустовская традиция. "Лида любит сидеть на берегу реки и смотреть на воду. Кто знает, может, выше по течению сидит на берегу Саша и тоже смотрит на бегущую по камням воду┘ Мимо проплывают листья элодеи и осоки, желтые кубышки и голубые нильские лилии. Гребни волн блестят, как кельтские мечи и шлемы, порывы ветра доносят смолистый дух бора или солоноватый запах камыша". Фрагмент из ее романа опубликован в прошлом номере НГ-EL.

Кирилл Ковальджи. Окончательный вариант. Верлибры о том, как поэт устал от жизни вообще и сильных эмоций в частности: "Извините, я убедился на собственной шкуре,/ что победы не стоят потерь,/ что любовь не стоит смертей,/ что искусство не стоит/ человеческих жертв./ Стало скучно? - идите домой,/ как-нибудь проживу без оваций,/ без вас, дорогие зрители". Театр закрывается, нас всех тошнит┘

Владимир Пшеничный. Со спичкой в руке. Пшеничный пишет в модной нынче стилистике русского хайку. Именно русского, потому что для японской традиции эти стихи слишком перегружены метафорами и эмоциями. Классический вариант - более бесстрастный и лексически примитивный. Отсюда и разный механизм воздействия на читателя.

Нина Горланова. Водоканальи и моя душа. Писатель и коммерция. Эссе пермской писательницы о дрязгах с жилконторой. "А где вы, писатели, раньше были - вот о чем надо было писать! О канализации". На практике это значит писать детектив или идиотское фэнтези, чтобы заработать на нормальную жизнь. Должно было пройти двадцать лет с 85-го года, чтобы мы поняли: ворюги не милее, чем кровопийцы. Выбирать между властью денег и властью как таковой - все равно что выбирать между двумя сортами дерьма. Пахнут они одинаково, как прорванная канализация.

Алла Латынина. Энтомология рода Фандориных. Акунин не так прост, как кажется. Ни одна из его новых книг, если внимательно в них вчитаться, не кончается хеппи-эндом и не следует классической схеме, о которой было объявлено. В проекте "Жанры", отмечает Латынина, продолжается игра, начатая приключениями Фандорина. Но на более низком уровне и с меньшим энтузиазмом. Критиков раздражает не качество акунинских книг, а сам факт ухода в масскульт, появление брэнда "Акунин". Но "на поле литературы есть куда более весомые предметы для раздражения".

Знамя

Владимир Алейников. И пр. Книга художественно оформленных воспоминаний из серии "Отзывчивая среда". К этой серии относится и роман "Пир", номинированный в этом году на Букера. Герои серии - подпольные художники и поэты 70-х. В гущу повествования Алейникова попали Владимир Яковлев, смогист Леонид Губанов, Глеб Горбовский, Генрих Сапгир "и пр.". Общий пафос таков: молодость не повторяется, опыт не приносит ничего, кроме усталого прагматизма. "Бывает, что ранний период у поэтов - наиболее сильный. Например, на мой взгляд, - у Губанова. И даже у Кублановского совсем ранние стихи пусть и не сильны, да все же, при всей их перенасыщенности ляпсусами, а нередко и глупостью, куда милее, симпатичнее, нежели все последующие опусы его".

Алексей Цветков. Стихи. Лучшее стихотворение этой подборки отмечено приплясывающим обэриутским говорком и неожиданными смысловыми рядами: "все дантисты и еноты/ все бациллы и датчане/ совершенно невиновны/ в том что созданы вначале/ у людей болеют дети/ в сентябре синицам зябко/ кто останется на свете/ если все умрут внезапно".

Борис Иванов. Медная лошадь и экскурсовод. Повесть. Еще один текст о неофициальной культуре. На этот раз чисто художественный. Герои повести ищут аналоги своей внутренней эмиграции и отношениям с КГБ в пушкинской и других эпохах. Особенно это свойственно питерским неофициальным людям. Там больший, чем в Москве, простор для культурных ассоциаций. Благородных, изящных, ласкающих самолюбие.

Виктор Санчук. Я хотел убежать. Стихи разных лет, своего рода мини-избранное, по которому видно, что год от года Санчук становится все изобретательнее в строфике и размерах: "Мясистой долькою апельсиновой/ Месяц над Флоридой - как на блюдце./ Так мир растянулся мой - маской резиновой,/ Сквозь слезы пытающейся улыбнуться".

Александр Сопровский. Железный московский будильник. Краткая автобиография и подборка стихов одного из основателей легендарной поэтической группы "Московское время" Александра Сопровского (1953-1990). Среди них - строки, давшие название этой группе: "Пока в фессалийских прядильнях/ Вершится зачатье времен,/ Железный московский будильник/ В зеркальном шкафу погребен".

Михаил Айзенберг. Минус тридцать по московскому времени. Размышления о группе "Московское время" и ее участниках: Сергее Гандлевском, Александре Сопровском, Бахыте Кенжееве, Алексее Цветкове.

Окрябрь

Павел Крусанов. Американская дырка. Роман. Удивил так удивил Крусанов! Вместо фэнтезийного сюжета в духе его предыдущих вещей выдал роман о Сергее Курехине, музыканте, который виртуозно и ненатужно мифологизировал нашу жизнь вплоть до своей смерти в 1996 году. Роман недокументальный, фикшна в нем достаточно. Главного героя зовут символично - Евграф Мальчик (см. одноименную песню Гребенщикова).

Инга Кузнецова. Ближе к ядру зимы. Неожиданно ясные стихи для довольно сложной, перегруженной метафорами и философскими коннотациями поэтики Кузнецовой. "Мы простаки. Попав врасплох,/ зимы прослушав монолог,/ не понимаем знаки:/ к чему листвы переполох,/ зачем цветет чертополох/ на шерстяной собаке?" Другая особенность подборки - навязчивая зимняя тема. Снег идет или подразумевается в каждом стихотворении. Он придает воздушность самым тяжеловесным строкам. Зима - состояние невесомости.

Анатолий Приставкин. Вагончик мой дальний. Повесть о детдомовцах от автора "Ночевала тучка золотая". 44-й год, бомбежки, оргии штабистов с беспризорницами. Зэки, пьянки, ощущение родной страны как бесконечного минного поля. Так начиналась жизнь.

Экспедиция 10-го года. Путешествие архитектора Балдина, краеведа Рахматуллина, историка Вдовина и писателя Березина по толстовским маршрутам. Из Ясной Поляны в Оптину пустынь, оттуда в Калугу, а из нее в Астапово. Разговоры о Толстом, литературе, России и жизни вообще.

Дружба народов

Георгий Данелия. Тостуемый пьет до дна. Вторая серия. Вторая книга воспоминаний режиссера наполовину состоит из анекдотов о героях вчерашних дней (Кулиджанов, Евтушенко, Гамзатов, Бондарчук и другие), наполовину из рефлексий. Автор лучших советских комедий умудряется рассказывать о себе, рассказывая о других, не только в кино, но и в прозе. Стиль соответствующий: смесь грузинской экспрессии с вялым советским идиотизмом. "Что, и у вас повара посадили? - спросил я. - Пока нет. Пока торгуются, - тихо сказал официант, кивнув на компанию. Тут только мы заметили, что на спинках стульев висят милицейские кители. - Повар тот, который танцует? - спросил Агаджанов. - Нет. Танцует прокурор. Повар тот, который по столу барабанит".

Дмитрий Новиков. Кло. Странная история о детской любви, текучий рассказ-эссе, сюжет которому - лишь помеха. Необычайно изысканное письмо, временами ударяющееся то в Сэлинджера, то в Бабеля, то в стихотворение в прозе. "А вокруг бродили больные, озабоченные собственными анализами. Разные, источенные внутренней и внешней коростой, они были схожи в одном - желании жить".

Дмитрий Стахов. Рецепт. Роман-блюз. Окончание. Начало в # 7. Новый роман Стахова прикрывается маской жесткого экшна, детектива с тугой интригой. Подлинный сюжет его не имеет ничего общего с массовой литературой. Книга о приключениях химика и охоте за рецептом сильнодействующего наркотика при ближайшем рассмотрении оказывается романом о невозможности стать другим, радикально изменить свою жизнь и избавиться от надоевшего прошлого. По теперешним временам очень актуальная тема.

Вадим Муратханов. Первородный грех колониста. Безрадостные размышления о русской диаспоре в среднеазиатских республиках. Сегодня люди, говорящие по-русски, вынужденно расплачиваются за первородные грехи - бесчинства царских колонизаторов, безбашенных комиссаров первых лет революции, наглых и циничных партаппаратчиков позднесоветской эпохи. Расплачиваются жестоко, с перехлестом. Им приходится нелегко. К сожалению, те, кто на деле виноват в среднеазиатских несчастьях, как всегда, останутся безнаказанными.

Звезда

Александр Бенуа. О Блоке. Фрагменты дневника художника, датированные августом 1921-го. Атмосферу он описывает накаленную. Арест Гумилева, умирающий Блок, засада в Доме искусств┘ И вывод: "В развитии государства все творящее есть черт". Изыди, говорит государство своим поэтам.

Леонид Зуров. Иван-да-Марья. Роман. Этот текст имеет высокую историческую ценность, хотя литературные его достоинства приближаются к нулевым. Леонид Зуров - эпигон Бунина и его сосед по вилле "Жаннет" во Франции, заурядный эмигрантский писатель с космическими амбициями и, естественно, мемуарист. Говорим "Зуров", подразумеваем "Бунин". Этим и интересен.

Юлия Кантор. 1937. Глава из книги "Война и мир Михаила Тухачевского". История падения красного маршала. Козни Ворошилова, месть за провал польской кампании во время Гражданской войны. Протоколы допросов, обвинения в заговоре. Самое интересное в этом деле - красивая версия о том, что компромат на Тухачевского Сталину подкинули Гейдрих с Канарисом. Цель ее - переложить ответственность за репрессии с советского руководства на германское. Эту версию Кантор вдребезги разбивает.

Николай Ивановский. Стихи и песни. Тексты автора песни "Постой, паровоз", бывалого зэка-уголовника 40-50-х годов. Среди россыпей аутентичного блатняка попадаются и зерна настоящей поэзии: "Стояла бутылка, кипел самовар,/ Картошка варилась и жаждала соли./ Над ухом звенел одинокий комар,/ Себя ощущая в избе, как в неволе┘"

Нева

Павел Басинский. Два Иоанна. Басинский анализирует два свидетельства о священнике Иоанне Кронштадтском, воспоминания известного черносотенца, дремучего реакционера Сергея Нилуса и очерк Максима Горького. Два взгляда на религию и жизнь человека. Блаженный пафос самоуверенного мерзавца, притворившегося кроткой овечкой и желчь вечно сомневающегося писателя. "Нилус ищет личного спасения, а Пешков ищет последних ответов на главные вопросы бытия┘ Его волнует проблема происхождения зла... Этот вопрос он и задает Иоанну Кронштадтскому, внезапно явившись перед ним из ночной тьмы, будто искуситель". Нужно ли говорить, что у Нилуса все прошло на ура, а Горьким Иоанн Кронштадтский был категорически недоволен.

Владимир Кавторин. Какая Россия нужна Льву Аннинскому? Полемика с бредовыми идеями евразийства и "третьего Рима". Системная ошибка вкрадывается в их рассуждения. Они систематически путают отечество с государством.

Антон Первушин. Антикосмизм на марше. О противниках космических полетов, главные из которых Гелий Салахутдинов и академик Василий Мишин. Они считают, что освоение космоса и с научной, и с социальной точки зрения - бессмысленная задача. Миллиардам космических инвестиций можно было бы найти и лучшее применение. Единственное, что по большому счету может противопоставить им Первушин, - страх перед превращением России в страну третьего мира. Вот и решайте, что важнее: имперское величие или своевременная выплата пенсий.

Лев Мархасев. Порнокомикс Сергея Эйзенштейна. Речь идет об эскизах режиссера к фильму "Иван Грозный", истории создания фильма и его дальнейшей судьбе. Публикация приурочена к 475-летию Грозного.

Роман Солнцев. Год провокаций. Жесткая и трогательная история про сибиряка Никиту. Нелепо здесь все. И бессмысленные грубоватые разговоры, и любовь, и случайная посадка в тюрьму. Нелепо, как жизнь мотылька, тыркающегося на свет.

Москва

Алексей Варламов. Красный шут. К странным, но интересным выводам приходит Варламов, исследуя жизнь "советского графа" Алексея Толстого. "Он при всей своей конъюнктурности и беспринципности никогда не плыл по течению, он - иначе не скажешь - пер напролом, и, чем труднее были обстоятельства, чем сильнее был напор против него, с тем большей силой он противостоял всему, что ему мешало. И еще: "Если пытаться найти ему какую-нибудь литературную параллель, то, как это ни парадоксально, ею окажутся герои романа, который чуть позднее писался на другом краю земли и стал бестселлером - "Унесенные ветром" Маргарет Митчелл". Такого человека и требовало время. Только он и мог быть сверхуспешным советским писателем и при этом иметь отношение к литературе.

Геннадий Красников. Время собирать камни мирозданья. Автор старательно перетягивает поэта Леонида Мартынова в ряды почвенников, противостоявших либеральной заразе. Еще удивительнее ряды, в которые Красников помещает поэта: Ахматова, Хлебников, Пастернак и почему-то С.Марков и Мартынов. Или: Бунин, Ходасевич, явно не подходящий по статусу Елагин и все тот же Мартынов.

Сергей Пыхтин. Как продавали русскую Америку. Ностальгия по временам, когда у России были владения на Аляске и в Калифорнии. Есть кого винить: американских захватчиков. Как будто не проданы были русские территории, а завоеваны огнем и мечом. А под конец аналогии с Беловежской Пущей. Знаем, мол, чьи это козни!

Валентин Акулов. Нужна ли России государственная идеология? Рассуждения о "демократических стандартах" и "интеллектуальном хламе из реквизита XVIII века". Им противопоставлена идеология в духе "православие, самодержавие, народность", тоже не сверхсовременная. Главное, не путать идеологию с национальной идеей. В России между ними не наблюдалось и не наблюдается сходства.