Охота на "папуаса"

Новый мир

Александр Мелихов. В долине блаженных. Автор "Романа с простатитом" выбрал на этот раз еще более загадочный жанр - иронический роман о любви. И вроде бы даже автобиографический. Главный тезис Мелихова неисчерпаемо банален: любовь и секс далеко не одно и то же. "Любовь на самом деле бывает одна - платоническая, тяга смертного к бессмертному".

Виктор Куллэ. Теплая нить. Из-под "бродских" наслоений, которыми всегда грешил Куллэ, выпласталось вдруг нечто иное, теплое и одновременно страшное, не укладывающееся в стихи. "Мама страшится завыть навзрыд. / Марлей стирает пот. / Верит, что если она не спит - / значит, он не умрет".

Анатолий Гулин. Не комиссар, и не еврей┘ Плен, побег, снова плен, партизанский отряд в Италии и советские лагеря. Таков сюжет воспоминаний бывшего минометчика Гулина. Не сказать, что судьба уникальная. Уникальна память на детали и достоинство, с которым он повествует о своем опыте.

Александр Кушнер. "Это не литературный факт, а самоубийство". Кушнер рассматривает как изощренный способ самоубийства написание и чтение Мандельштамом стихотворения про "широкую грудь осетина". И рассуждает о причинах, побудивших его к этому шагу.

Знамя

Инна Лиснянская. Бредут паломники, гуляют куропатки┘ Cтихи конца прошлого - начала этого года. Как всегда трагические, возвышенные и немного надрывные. "Помню: в руках трепетала цитра, / И пела я, воздух грея. / Но не сплетала венков из мирта, / Из лавра и сельдерея. / Плохо варила борщ и свекольник / И плохо пекла оладьи, / Был мне гекзаметр, ямб и дольник / Милее мужских объятий". Как говорил Карл Проффер, русская литература значительно интереснее секса.

Михаил Бутов. Цена. Короткий, но мощный рассказ о том, чего стоят интеллигентские рассуждения о Чечне, о политике, об экономике, о судьбах этого мира. Мигнул компьютер - и ничего не осталось. Но это вовсе не значит, что Бутов предлагает заменить рассуждения нерассуждающей силой. Речь идет о честности, а не силе.

Олег Зоберн. Большая голубая конструкция. Исконно-посконные рассказы о правде жизни в разных ее ипостасях: деревенской, армейской и интернатовской. Люди трудной судьбы - любимые герои Зоберна. Его не лишенная лиричности проза слегка отпугивает, впрочем, своим птичьим, искусственным лексиконом. Сплошные "седня", "деваха", "отравушка", "глаголил" и другие издержки сермяжного языка. Так не говорят, так стилизуют абстрактную народную речь. Сочиняя подобным образом, легко представить себя великим русским писателем. И то сказать: внешние атрибуты присутствуют.

Юрий Иофе. Мне не поднять лица измятого┘ Архивная публикация эмигрантского прозаика и поэта, у нас практически неизвестного. Все стихи отменного качества, несмотря на любительский статус автора. Местами Иофе напоминает смогистов, но без их футуристических вывертов. "В какой-то траурной гармонии / Все замерло и отзвенело. / Вокруг меня - страна Германия, / А может быть, звезда Венера. / На горизонте, в дымном холоде / Садится Солнце, замирает. / Я знаю, Солнце в темном городе / Надежно на ночь запирают┘ / Все это бредни алкоголика! / А может быть, тоска по раю? / А может быть, - к чему символика? - / Я нынче ночью умираю". Поэт умер в 1995 году. Ни прижизненных, ни посмертных изданий его стихов в природе не существует. А жаль.

Октябрь

Июльский номер целиком посвящен Одессе и одесской литературе.

Михаил Жванецкий. Рассказы. Три миниатюры (все-таки не рассказы): о себе и своей старости, о комплексе шестидесятничества и о рецидивах "марксизьма", проявляющего себя в тотальной мрачности, зависти и социальной агрессии. Все три текста - горькие, смешные, многослойные. Немного от эстрадной репризы, немного от стихотворения в прозе. Но в конце концов важен не жанр и не тема. Важна интонация. Чудовищно лиричная интонация Жванецкого, о чем бы он ни рассказывал: "Жалобы и стоны - прямой путь к дружбе и человеческому общению. Рассказы же об успехах и высоких заработках требуют слушателя редкой силы и самообладания. Теперь таких нет".

Михаил Векслер. Стихи. Векслер работает в жанре, близком к опытам Николая Глазкова и Олега Григорьева. Жанр этот - лаконичное поэтическое высказывание, как правило, по ерундовому поводу. Тут важно не скатиться в банальщину эстрадного стихотворства. Когда Векслеру это удается, цитировать его можно километрами: "А чтобы новым русским стать, / Бутылок сколько надо сдать?" Или: "Что, скажите, такое / Во дворе за столетье - / Не одно, так другое, / Не другое, так третье". И еще: "Пошел поэт / Встречать рассвет. / Но как назло / Не рассвело". Вполне одесский вариант.

Родион Феденев. Мягкие знаки любви. Переписка шибко грамотного Станислава и безграмотной швеи-мотористки. "Пигмалион" в миниатюре. Он ее обучил русскому языку, она его разлюбила и запрезирала. Замечено, что внезапная образованность ведет к тем большему хамству и плебейству, чем с более глубокого дна всплывает новая Галатея.

Георгий Голубенко. Один день Бориса Давидовича. Такие рассказы, как этот, молодой Чехов пренебрежительно именовал "мелочишкой". Но что для Чехова мелочишка, то для современного литератора - высший класс, виртуозное мастерство. Перед нами безупречно написанный полускетч, полузарисовка одесского шахер-махера и его молчаливой собаки. Ничего лишнего, ни одного прокола со вкусом и стилем. Прочитав короткой этюд Голубенко, начинаешь терпимее относиться к жизни и ее персонажам. Все, что сверх того, - от лукавого.

Валерий Хаит. Мы были тогда молодыми┘ Анекдоты, замаскированные под "Записные книжки" а-ля Довлатов. Зиновий Гердт, одесский рынок, евреи, соседи по коммуналке и все-все-все. "У меня есть книга специально для вас. По ней вы можете узнать свое будущее. Нет, это не астрология. Это Уголовный кодекс". Спасибо народу, который это придумал. А Хаит тут, по-моему, ни при чем.

Юрий Олеша. Облако. В юношеских стихах Олеши ищем и находим зерна его знаменитых метафор, которые он, по словам Шкловского, "еще не умел записывать прозой": "От моря пахнет гвоздикой, / А от трамвая как будто кожей. / Сегодня, ей-Богу, не дико / Ходить с улыбкой на роже. / Пусть скажет, что я бездельник, / Вот тот симпатичный дворник, / А мне все равно: понедельник / Сегодня там или вторник┘" Не только метафоры, но и жизненная позиция.

Александр Бахрах. Новеллы. Мемуарные зарисовки секретаря Бунина. О Бабеле и Семене Юшкевиче.

Дружба народов

Елена Исаева. Я слышу звук. И я верна ему. Стихи в этой подборке - как панихида по юности. И чем сильнее тоска, тем явственнее проступает ахматовская дикция у Исаевой: "Может быть, это поезд качнулся, / Как качаются все поезда. / Я спросила: "Надолго вернулся?" - / И услышала вдруг: "Навсегда".

Дина Рубина. Цель скитаний. Путешествие по вангоговским местам. Прованс, поиски абсента, красные виноградники┘ Брутальные цвета, марсианские пейзажи, лица аборигенов в косых лучах солнца. "О, Господи, - шумно шмыгая носом, пробормотал мой художник, - прав был Гоген, когда называл этот город "самой паршивой дырой в мире". "Холодная весна в Провансе" - так будет называться новая книга Рубиной, куда войдут этот и несколько других текстов.

Дмитрий Стахов. Рецепт. Роман-блюз. Полудетективная интрига вокруг загадочного лекарства "папуас". Главный герой - единственный, кто знает его рецепт. За рецептом охотятся плохие и очень плохие парни. Серьезные парни, которые не пощадят. Однако сюжет - лишь повод, чтобы подробно выписать фон, задник переходной эпохи. В охотку поговорить о блюзе, личной жизни, производственных дрязгах. Подробности создают ощущение временного уюта, невеселой передышки перед новыми испытаниями. Передышки, во время которой можно и побрюзжать на пустяковые темы: "писатели люди гнусные, издатели еще гнуснее". Это - лишь средство сбросить напряжение, унять тревогу, сквозящую в каждой строке. Чем все кончится, можно только догадываться. Перед нами первая часть романа. Окончание в восьмом номере.

Александр Карасев. Рассказы. Молодой писатель, специализировавшийся на рассказах о чеченской войне, переменился неузнаваемо. Теперь он пишет короткие зарисовки в гоголевско-зощенковском духе на вполне мирные темы. Можно расценить это как поиски стиля, а можно и порадоваться за Карасева. Еще из ранних текстов было ясно, что жизнь в его описании гораздо интереснее смерти.

Звезда

Александр Ласкин. Гоголь-моголь. Документальная повесть о русской истории и русской литературе. Главный герой, впрочем, художник, некто Альфред Рудольфович Линг.

Олег Клишин. Стихи. Немного высокопарная подборка, из которой резко выделяются два стихотворения о продажной любви. "С усмешкой смотрит уличная мисс: / слабо, мол, на такое приключенье? / Эммануэль, черт подери, Таис! / Домашнее заданье, сочиненье: / как провела я лето┘ за рубли / приговоренная стоять в наряде, / за школьным стадионом, где в пыли / окурки в перламутровой помаде". Чехов, Куприн, Розанов┘ Проституция у Клишина выглядит очень литературной профессией.

Василий Ковалев. Стихи. После этих текстов остается ощущение легкости небывалой. Легкости жизни и смерти. Как будто шутя сочинил их поэт, безо всякого напряжения. Такими и должны быть стихи для счастливых людей, жизнь которых неприветлива и грустна. "Очнешься в собственном подъезде / с глубокой ссадиной на лбу, - / башка цела, часы на месте, / и только страшно, как в гробу".

Переписка Набоковых с Профферами. Пер. с англ. Нины Жутовской. Владимир и Вера Набоковы обсуждают с Карлом и Элендеей Проффер набоковскую тайнопись, договариваются о передаче джинсов для Бродского и издании книг.

Григорий Кружков. Во-первых, во-вторых, в-третьих┘ О некоторых лейтмотивах сказки Льюиса Кэрролла. Очередная дешифровка "Алисы в Стране чудес". С точки зрения истории литературы, философии и даже алгебры. Как всякая дешифровка, толкования Кружкова достаточно произвольны. Что, видимо, чувствует и сам автор: "Резонно предположить, что игра в крокет с Королевой - аллегория земного успеха. Или, с той же вероятностью, ровно наоборот - модель загробной страны, где избранных ожидают какие-то невообразимые наслаждения".

Нева

Аркадий Бартов. О Мухине чуть-чуть подробнее. (Из цикла "Мухиниада"). В предисловии Виктор Кривулин очень точно указывает жанр Бартова - "композиция". Рациональность, с которой эта композиция составлена, напоминает стихи Пригова. Но внешним сходством обольщаться не следует. Причина его в том, что у Бартова и Пригова один и тот же источник - "Случаи" Даниила Хармса.

Игнатий Ивановский. Воспоминания о Михаиле Лозинском. Эссе о знаменитом переводчике Шекспира и Данте. Автор - ученик Лозинского. "Он переводил строка в строку, - пишет Ивановский, - передавал все интонационные ходы. В переводе "Гамлета" искусство следования вплотную за подлинником, дыхание в дыхание, порой непостижимо. Ведь английские слова в общем короче русских, а стихотворную строку не растянешь". Этой фантастической точностью и отличается Лозинский от Пастернака, чьи переводы-переложения весьма отдаленно напоминают подлинник.

Герман Сунягин. Обреченность на величие. Размышление о причинах возникновения пресловутой имперской идеи. Среди причин автор называет монгольское иго, российские просторы и семьдесят лет большевизма. Плюс, конечно, национальный характер. "Колониальные империи создали все крупные европейские нации, но их империи создавались прежде всего за счет заморских территорий, которые непосредственно к метрополии присоединить было нельзя, их можно было только с выгодой для себя эксплуатировать, а в изменившихся обстоятельствах от них оказалось возможным просто отложиться и заняться благоустройством метрополий. Мы же свои колонии непосредственно приращивали к телу империи, создавая иллюзию естественного роста самой исходной русской государственности, для которой слово "Россия" было лишь другим, более возвышенным ее поименованием". Отсюда и понимание отечества как государства. Не любишь власть, значит, форменный враг народа.

Филип Рот. Ортодокс. Пер. с англ. Льва Шорохова. Рассказ о еврейском сержанте в американской армии образца 1945 года, который разрывается между религиозными запретами и воинским долгом.

Москва

Алексей Варламов. Красный шут. Биографический роман о "рабоче-крестьянском" графе Алексее Толстом, исполненный в манере серии ЖЗЛ. То есть неторопливо и со всеми подробностями. Даже из названия ясно, что графа Варламов не жалует. Тем не менее фигура значительная.

Галина Забелина. Реформа образования в России - есть ли свет в конце туннеля? Анализ и критика президентской "Концепции модернизации российского образования на период до 2010 г.". Этот документ действительно вызывает массу вопросов. Главные претензии Забелиной - к практической ориентации образования, абсурдной и вредной затее. Вот как это выглядит в ее ироническом изложении: "В первую очередь получат поддержку такие специалисты, как наркокурьер, сутенер, карточный шулер (для мужчин) и проститутка, стриптизерша, топ-модель (для женщин) с последующим выходом на профессии танцовщицы, актрисы, менеджера по продажам и даже юриста и аналитика в сфере торговли нашими невосполнимыми ресурсами".

Нина Молева. Последняя резервация демократии. Заметки историка и искусствоведа об установке памятников. "Утрата понимания смысла памятника и особенностей нашей истории неизбежно превращает сооружение монумента в разменную монету тщеславия и карьеризма".

Юрий Галкин. Тайна о зерне горчичном. Горчичным зерном Галкин называет рабочего человека. Он рассуждает о базисе и надстройке, привлекая на свою сторону Ленина, Библию, Андрея Платонова и загадочную писательницу Зою Прокопьеву...