Ян Шенкман НОВЫЙ МИР
Владимир Маканин. Коса - пока роса. Новая повесть автора "Андеграунда" из книги "Высокая-высокая луна". Главный психологический мотив - реванш за плохо прожитую жизнь, которая подходит к концу. "Больно! Больно! - ворчнула она. И даже дернулась. - Больно? - мстительно и с яростью спросил он. - А жить мне было не больно?" Сюжет чем-то напоминает "НРЗБ" Сергея Гандлевского. Даже имя героини совпало. Тоскливая злоба и плохо сдерживаемое раздражение - фирменные качества маканинских персонажей - превращают довольно-таки расхожий сюжет в мощную психодраму. Со своеобразным, впрочем, маканинским черным юмором: "Вы, дядя, будете как герой┘ Как Лука. - Лука? - Именно, именно Лука┘ Мудищев".
Сергей Стратановский. Со спокойствием в сердце. Публикация приурочена к шестидесятилетнему юбилею поэта. Опознавательные знаки Стратановского - странная ритмика и строфика. "Что в России? Поворот на Запад? / Выветрится ли наконец / Лестничный трущобный запах, / Запах психобольниц и этих лиц понурость / Хмурость ущербная исчезнет наконец?" То ли это традиция, идущая еще из античности, то ли общеевропейский верлибр, который так любят модные поэты из "Проекта ОГИ". Не поймешь.
Семен Липкин. Прости меня. Неопубликованные стихи поэта, умершего в начале прошлого года. От самых ранних до 98-го. Лучшее, на мой взгляд, - стихотворение, датированное 81-м годом, в котором слышатся отголоски преследований Липкина и Лиснянской после скандала с "Метрополем": "Он в фирменной дубленке вышел. / Был голос пьян, а сам тверез. / Я понял раньше, чем услышал, / Что будет разговор всерьез / ┘ / Я - за угол, в калитку. Прячусь / В ночном снегу. За мной вдогон, / Утратив на минуту зрячесть, / Кидается автофургон".
Павел Басинский. Горький. Главы из книги. Те, кто следит за публикациями Басинского, знают, что Горький для него - честь и совесть нашей литературы. В биографии своего кумира критик подробно и с каким-то даже удовольствием описывает "свинцовые мерзости русской жизни". Книга выходит в серии "ЖЗЛ".
ЗНАМЯ
Иван Макаров. За городом Руза растет кукуруза. Судорожная регистрация жизни, мелькающей то ли за окном, то ли по телевизору. И чувство полной растерянности в результате. "То миномет стоит, то минарет. / То самолет стоит, то пароход. / Со всех сторон запрет, запрет, запрет┘ / Во все концы сплошной подземный ход. / Спокоен я и неспокоен я. / Измученного сердца не тревожь. / Все призрачно: немытый пол, скамья┘ / И это все мираж, мираж, мираж┘"
Владимир Тучков. Абсолютно голая реальность. Три рассказа о покойниках и покойницах. Попытка разгадать тайну, стоящую за каждым из них. Рассказать о перемещениях во времени, ведьмах и даже вампирах. Но никакой тайны не обнаруживается. Одна голая пугающая реальность, с которой Тучков оставляет нас наедине. Сочувствия от него не дождешься: "Тут, вероятно, уважаемый читатель, ты ждешь, что я начну рассказывать о том, что по ночам истуканы сходят с пьедесталов и, сдавленно вздыхая, бродят, пугая обитателей поместья. Однако хрен тебе, уважаемый читатель!.. Потому что заплатил ты за книгу сто рублей, а хочешь, чтобы я распинался перед тобой на все двести".
Юлия Немировская. Кристалл льда. Рассказы о своем детстве и родителях. О жизни, которая тает, как кусок льда и превращается в лужицу.
Галина Юзефович. Невозвращенцы. В рубрике "Малая сцена" - атака на литературный мейнстрим, который при ближайшем рассмотрении оказывается обычной попсой. А все из-за того, что писатели никак не могут найти золотую середину между коммерцией и эстетством. В результате побеждают серые - Донцова с Марининой и так называемый евротрэш.
ОКТЯБРЬ
Николай Климонтович. Против часовой. Святочный роман. Нечто среднее между сатирой, фантасмагорией и новогодней сказкой. В недрах Государственной Думы циркулирует проект некоего указа, согласно которому все жены в стране - разведенные или состоящие в повторном браке - должны вернуться к своим мужьям. Фрагмент из романа см. в "НГ-EL" от 14.10.2004.
Людмила Петрушевская. Находка. Писательница рассказывает о своей журналистской деятельности в начале шестидесятых. О коллегах, властях и путешествиях по стране. А вот и главный вывод: "Из нас готовили непрофессионалов, идеологически выдержанных профанов┘ И все это происходило при наличии великой литературы, отметим. Одновременно! Каково было идеалистам, воспитанным на высоких образцах, влезать в кусачие робы пролетариев умственного труда, лжецов на зарплате!"
Михаил Левитин. Чудо любит пятки греть. Эссе об Александре Введенском, приуроченное к столетию с его дня рождения. Вот какую разгадку абсурдной поэзии и судьбы игрока, монархиста, обэриута и бабника Введенского предлагает Левитин: "Он идет сквозь множество реальных вещей, реальных предметов к самой реальной - Смерти. И потому все сущее теряет смысл".
Александр Мелихов. Стрижка овец. Камень в огород Мураками и его бестселлера. Мелихова не устраивает, что японца читают те, кто не знает классики, и русской, и мировой. Это неправда. К раннему Мураками прямая дорога от Сэлинджера, Ремарка и Хемингуэя. Поколенческих писателей шестидесятых годов. Эзотериков, скептиков и романтиков. А невежды покупают Коэльо и иронические детективы Донцовой. Тут не так все просто, как представляется Мелихову. А уж если мерить современную литературу стандартами Толстого и Достоевского, и вовсе получается ерунда.
Григорий Заславский. На поминках Вишневого сада. О нашумевшем спектакле Адольфа Шапиро во МХАТе имени Чехова, где Раневскую играет Рената Литвинова. "Ее появление губительно для всех остальных именно потому, что она ничего не играет (а может, и не может играть, способная лишь к такому, для себя самой естественному, существованью). Как кошка или как ребенок, рядом с которыми любая игра невозможна из-за очевидной фальши".
ДРУЖБА НАРОДОВ
Инна Кабыш. Неотправленные письма. Эту подборку Кабыш можно условно назвать деревенской. Пейзаж вырисовывается такой: дождь, изба, старуха на завалинке и русская поэтесса в косынке, пропалывающая огород. На этом фоне попеременно накатывают то тоска и покорность судьбе: "Однако и выбора нет. / А лес - то кукушкой, то выпью┘ / И снова с грибами сосед! / Ребята, я столько не выпью┘" - то любовь и вера в свое ремесло: "А я люблю тебя как дура, / и снова дождь идет косой, / и лишь одна литература / сияет вечною красой".
Вячеслав Рыбаков. Ах, эта страшная идеократия!.. Достается Сахарову и Ковалеву за космополитизм, неискренность и противопоставление себя большинству. Русским фашистам - за агрессивность и идиотизм. Начав энергично расправляться с идейными и безыдейными гражданами, Рыбаков заканчивает растерянностью: "И с идеями худо, и без них погано┘" Правильный выбор подсказывает ему Эрдман в пьесе "Самоубийца": "Глупо же просто так расставаться с жизнью - покончи с собой ради меня, кричали они наперебой┘ А вот фиг вам всем, ответил раздумавший кончать с собой Семен Подсекальников".
Владислав Галецкий. Демографическая глобализация: проблемы и последствия. У глобализации, которой денно и нощно пугают нас патриоты, есть, оказывается, и положительные моменты. И вообще "в ближайшие сто лет человечество сохранит свое этническое и культурно-цивилизационное многообразие".
Леонид Теракопян. Храм и торжище. О книге Распутина "Дочь Ивана, мать Ивана".
Владимир Радзишевский. "┘Я в мир пришел, чтоб навсегда проститься". Панегирик Борису Рыжему. Радзишевский сравнивает его с Высоцким и Башлачевым и протестует против публикации неавторизованных стихов Рыжего.
ЗВЕЗДА
Илья Фоняков. Стихи с палиндромонами. Поставив перед собой сугубо техническую задачу, Фоняков стал писать более точно и организованно. Это касается и палиндромов: "И ТЕТИ ИДУТ СО СТУДИИ, ТЕТИ! / И ДЯДИ ИДУТ СО СТУДИИ, ДЯДИ!", и обычных стихов: "Спадающие локоны: парик. / Людовик (или, может, ЛюдовИк?) / Под номером. Имен таких в округе / Я не встречал. И замирал в испуге. / Казалось мне по молодости лет: / "Людовик" - что-то вроде "людоед".
Сергей Носов. Труба. Остатки романа. Роман о том, как писался этот роман. Произведение для внутренних нужд, рассказ о писательской кухне и человеческих отношениях: "Вечером пришел Гр., поэт, - поиграть в шахматы. Был относительно трезв. Тоже из литинститутовских. Он, Гр., моей жене мил тем, что говорит ей невероятные комплименты, за это она прощает ему разные прегрешения, как-то: выпил мой одеколон летом (в ее отсутствие), не вернул в свое время водочный талон, который нечестным путем выманил, обещая, что сам отоварит, и, что всего страшнее, на своем давнем литературном вечере в строке, ей посвященной, вместо "мне бы такую жену" употребил "вам бы".
Энн Ветемаа. Моя очень сладкая жизнь, или Марципановый мастер. Еще один роман-рефлексия. Роман-психоанализ в духе замечательного норвежского писателя Эрленда Лу. Наивные рассуждения, философия на мелких местах и собственная жизнь, рассмотренная под микроскопом.
Артюр Рембо. Стихотворения. Новые переводы Михаила Яснова с подробными комментариями. Комментарии компетентны, а стихи на удивление актуальны: "Фальшивит музыкант, лаская слух рантье; / За тушами чинуш колышутся их клуши, / А позади на шаг - их компаньонки, те, / Кто душу променял на чепчики и рюши. / Клуб бакалейщиков всему находит толк, / Любой пенсионер - мастак в миропорядке: / Честит политиков и, как на счетах, - щелк, / Щелк табакеркою: "Ну, что у нас в остатке?.." / Довольный буржуа сидит в кругу зевак, / Фламандским животом расплющив зад мясистый. / Хорош его чубук, душист его табак: / Беспошлинный товар - навар контрабандиста".
НЕВА
Юрий Чубков. Пьедестал. Роман из жизни Егора Афанасьевича Федякина, мэра города Благова, чутко реагирующего на изменения курса власти. Егор Афанасьевич - грозный мужчина и опытный руководитель. "Встречаясь с ним взглядом, незнакомый человек невольно испытывал желание достать паспорт". А сам он - лишь пьедестал, ступенька властной вертикали, которая там, наверху, может кончаться практически кем угодно.
Михаил Герман. Магия Брассри, или "CHEZ-SOI". Экскурсию по культовым парижским кафе проводит доктор искусствоведения. Чего стоят одни названия заведений: "Le Naguеre", ("Минувшее"), "Closerie de Lilas" (где любил выпивать и работать Хемингуэй), "Les annees 60" ("60-е", чьи интерьеры снимали Годар и Трюфо)┘ Музыка, да и только!
Борис Друян. Отдельная папка. Записки сотрудника отдела поэзии. Кладезь великого и дурацкого самотека. Как вам, например, такие вирши, написанные от имени Пушкина: "Писал, боролся и любил, / Скитался по родному краю. / Потом Дантес меня убил. / Теперь лежу и отдыхаю". А вот еще: "С кого перестройку / Начать мы должны? / Бросаюсь на койку, / Не снявши штаны!" И наконец: "Там, где сгорело сердце Данко, / Не смеет прорасти поганка!" Такое и не снилось Глазкову с Олегом Григорьевым!
Алексей Семкин. Театр для себя Николая Евреинова. О питерском театральном тусовщике Серебряного века, одном из основателей знаменитой "Бродячей собаки".
МОСКВА
Борис Агеев. Цепь молчания, или "Черт все устроит". "Мастер и Маргарита" как роман-инициация. Культовый роман Булгакова впервые был напечатан как раз в журнале "Москва". С этого и началась сложная история принятия-непринятия "Мастера" русской интеллигенцией. И продолжается до сих пор.
Андрей Андреев. Гражданин, закон, милиция: диалог или отчуждение? Анализ взаимоотношений народа с правоохранительными органами, а через них с государством. Все проблемы, по Андрееву, сводятся к пересмотру результатов приватизации. Если дать силовикам карт-бланш по принципу "грабь награбленное", считает автор, то авторитет милиции и спецслужб сразу резко повысится.
Светлана Борминская. Дама из Амстердама. Хорошая женская проза с элементами черного юмора и ненависти к рыночной экономике. Лучшее у Борминской - абсурдные и нелепые диалоги: "Меня дома так не любили, как любила она, - хрипло сказал губернатор и покраснел. - Я у нее прятался от двух своих бывших жен! - тяжело вздохнул самый маленький. - Еле ноги унес! - Она стала такой красавицей, когда постарела, - сказали сразу пять человек. - Наша Танечка Андреевна. - Она так любила нас. - За что-то┘"
Андрей Кураев. Православным пора почувствовать вкус к карьере. Главный вопрос: может ли у верующего быть мотивация к мирскому успеху? Кураев уверен, что может.
Наталья Зарубина. "Экономический человек" в глобальном мире: энергия экспансии и толерантность. Доктор философских наук винит во всех бедах современного мира двойные стандарты США и лично американского президента.
Дарья Гармоненко