Татьяна Бек В автобиографическом очерке "Ранние годы" Николай Заболоцкий первым учителем своим называет┘ отцовский книжный шкаф.
"У моего отца была библиотека - книжный шкаф, наполненный книгами. С 1900 года отец выписывал "Ниву", и понемногу из приложений к этому журналу у него составилось порядочное собрание русской классики, которое он старательно переплетал и приумножал случайными покупками. Этот отцовский шкаф с раннего детства стал моим любимым наставником и воспитателем. За стеклянной его дверцей, наклеенное на картоночку, виднелось наставление, вырезанное отцом из календаря. Я сотни раз читал его и теперь, сорок пять лет спустя, дословно помню его немудреное содержание. Наставление гласило: "Милый друг! Люби и уважай книги. Береги их, не рви и не пачкай. Написать книгу нелегко. Для многих книги - все равно, что хлеб"... Детская душа восприняла его календарную премудрость со всей пылкостью и непосредственностью детства. К тому же каждая книга, прочитанная мной, убеждала меня в правильности этого наставления. Здесь, около книжного шкафа с его календарной панацеей, я навсегда выбрал себе профессию и стал писателем, сам еще не до конца понимая смысл этого большого для меня события".
Я все, конечно, сознаю - интернет, "мышь", нажали, информацию получили, листать не надо, пыли нету... А все равно ничто не сравнится со шкафом, со стеллажами, с полками, с обложками, с пометками на полях и с закладками. У меня, например, коридор забит переплетенными в синий и шоколадно-бежевый коленкор "Новыми мирами" - 1950-1970, - и каждый год уместился в четыре фолианта по три журнальных номера. Отец мой в течение многих лет сам вразвалочку ходил к переплетчику в подвальную мастерскую (сначала у Инвалидного рынка, а потом у кинотеатра "Баку") и придавал этой на глазах творящейся истории литературы огромное значение. Даже как-то торжественно волновался, когда приносил эти журналы, преображенные в книги, - с улицы домой.
Сейчас пиетет и трепет по отношению к книжному шкафу временно утрачен. Его оттеснил, повторяю, агрессивно вездесущий компьютер. Шкаф, как писал Андрей Вознесенский совсем по другому поводу: "Устарел, как Робот-6,/ когда Робот-8 есть!".
Но я-то убеждена, что именно за книжным шкафом - памятливое будущее, как за наскальными надписями, за пергаментами, за намоленными иконами.
Помните у Гумилева - стихотворение "В библиотеке": "О, пожелтевшие листы/ В стенах вечерних библиотек,/ Когда раздумья так чисты,/ А пыль пьянее, чем наркотик!/ Мне нынче труден мой урок./ Куда от странной грезы деться?/Я отыскал сейчас цветок/ В процессе древнем Жиль де Реца./ Изрезан сетью древних жил,/ Сухой, но тайно благовонный┘/ Его, наверно, положил/ Сюда какой-нибудь влюбленный┘"
Гумилев имел в виду реальную книгу, вышедшую в Париже в 1886 году и посвященную маршалу Франции и участнику Столетней войны Жиль де Рецу, который был осужден и казнен - о, ужас! - по обвинению в магии и в садизме, зато стал, как говорят, прототипом Синей Бороды┘ Так вот, в книге, воцаренной в центре гумилевского стихотворения, собраны документы соответствующего судебного процесса. Если бы поэт прочел ее просто в интернете - никакое бы стихотворение не родилось. Но, слава Богу, век назад, когда Гумилев листал вышеописанный том, была еще в ходу и книжная пыль, и цветочные закладки промеж жутких по содержанию хроникальных страниц. Глядишь, и фантазия, возгоревшись от этой сшибки, понеслась в лирическую даль┘
Я это к тому, что все очень даже хорошо. Интернет у меня есть, но основной участник жизни - шкаф: старый, бедняга, облупленный и слегка покосился. Здорово, что страницы пожелтели. Прекрасно, что из одной книги выпала студенческая еще шпаргалка, а из другой - железнодорожный, из желтого картона с пробитыми дырочками билет, а в "Тарусских страницах" (Калуга, 1961) я вообще обнаружила допотопные облигации и карту с девяткой пик.
Какой интернет подкинет подобные чудеса в решете?
Интернет - безлик и рационален. Шкаф - персонален и безумен. Интернет - для дела (я не против), шкаф - для любви и для памяти. Интернет - техника и нуждается в постоянном обновлении (то есть обречен на наше предательство), шкаф - вечная, неиссякаемая, роковая связь.
Я шучу, конечно. Отчасти.
И все же - как говаривал чеховский Гаев: "Дорогой многоуважаемый шкаф! Приветствую твое существование┘"
Дарья Гармоненко