Кто он, этот голый мужчина над кроватью?

Иностранная литература

Номер открывает роман Венсена Равалека (р. 1962) "Ностальгия по черной магии" (1997) (перевод с французского Ирины Стаф). Его герой обычный современный человек, то есть мерзавец, отягощенный рефлексией. Хотя и не самый кровожадный. На фоне апокалиптических картин Парижа, гибнущего то под проливным дождем, то под изнуряющим солнцем, он поочередно воображает себя Художником, Защитником, Богом, Колдуном. Главная проблема - что делать, если то, во что ты верил, умерло, а ты нет. Ответ - делать то же самое, но с удвоенной энергией. Сам Равалек, которого критика называет "может быть, гениальным", являет собой образец такого поведения: он молод и необычайно плодовит, пишет песни и работает в кино.

В отличие от первого романа номера, в котором различного рода цитаты из Священного Писания и "Безумного Макса" имеют то же значение, что и бульонные кубики в холостяцкой кухне, роман Луи-Поля Боона (1912-1979) "Менуэт" (1955) (перевод с фламандского Сильваны Вейдеманн и Марины Палей) написан замечательно. Он состоит из трех глав-монологов. Говорит некий молодой человек, работающий в морозильной камере, затем несовершеннолетняя девочка, которая помогает по хозяйству жене молодого человека и, наконец, сама жена, трудолюбивая и почти здравомыслящая девушка. В отличие от того же Равалека Боон, кажется, богохульник настоящий, и течение мысли его героев - постельные проблемы естественным образом порождают проблемы веры - так вот, это течение таково не потому, что автор сталью своего пера наделал в их мозгах беломорканалов, а потому, что таковы у них извилины. "Почему именно этот мужчина висит в наших комнатах - голый, со смешным половым органом, который он ненавидел на протяжении всей своей общественной жизни и расценивал как балласт?" - так размышляет герой, сидя в своем закутке и вырезая из свежей газеты заметку о новом преступлении. Писатель Луи-Поль Боон, несомненно, заслужил и свою жизнь - он дважды выдвигался на Нобелевскую премию, и свою смерть - он спился.

Октябрьский номер журнала составлен с нарочитым остроумием: между двумя в разных смыслах сомнительными произведениями помещены стихотворения, вернее, размышления Иоанна Павла II (перевод с польского Асара Эппеля). Ограничимся цитатой. "Он был одинок в изумленье / меж существ, к изумленью не склонных, - / с них сталось прийти и прейти. / Человек преходил вместе с ними / на волне изумлений". Рефрен всей публикации, смиренно взятой нами в качестве подзаголовка, в переводе с величавой латыни звучит так: "Все обнажено и открыто пред очами Его".

Соотечественник Папы Римского Ежи Пильх (р. 1952) написал роман "Песни пьющих" (перевод с польского Ксении Старосельской), главы из которого предлагаются вниманию читателя (полностью роман выйдет в издательстве "Иностранка"). Мифы и предания об алкоголиках куда как живописней скудных строк о людях, ведущих здоровый образ жизни. Не есть ли это главное отличие литературы от так называемой реальности? В жизни-то алкаши противны и пахнет от них нехорошо.

Хороши, как всегда, стихи японских поэтов. Современные авторы пишут танка и хайку. Есть про Джона Леннона и опять-таки про Иисуса Христа. Есть замечательные: "Проснулся - / Белый пар изо рта. / Это / Уже всерьез, / Уже всерьез". Так сочинил Хироси Хомура, а перевел Дмитрий Рагозин.

Под рубрикой "Портрет в зеркалах" публикуются материалы о творчестве Мануэля Пуига, составителем которых выступил Борис Дубин. В одном из интервью Пуиг говорит: "По-настоящему мудрым мир станет, только если каждый человек пройдет через полную беспомощность, бедность, несправедливость, всеобщее презрение, одиночество". Пройдет, хотелось бы добавить, и останется человеком. Только вот литература вряд ли ему в этом поможет.