Александр Самойлов Новый мир
Владимир Маканин. Без политики. Повесть.
Сюжетно, почти нетягомотно. Называется "Без политики", начинается словами: "Старый хер┘" Лучше б, конечно, было наоборот. Тем более что повесть, как водится, о любви: "А что тебя так радует, когда женщина раздвигает ноги? Победа? - Меня луна, Даша, радует. Сначала - луна┘"
Георгий Калинин. Пробуждение. Рассказы.
Предельно простые, незамысловатые. Сегодня под мостом поймали Гитлера с хвостом. А кто такой Гитлер? - спрашивает герой маленького сына. Тот отвечает подробно, точно и честно: это такая рыба.
И правда ведь рыба. "Ах, сынок, в какой страшный мир ты попал..."
Владимир Холкин. "Колобок": смерть поэта.
Не стихи, не проза, не литературная критика. Рубрика озаглавлена "Опыты". И впрямь опыт. Опыт прочтения русской сказки "Колобок".
"Такая обыкновенная - хоть и сказочная - история. Печально ерничая и слезно дурачась, все случившееся в сквозном, стремительном и кратком мире сказки с ее одаренным, но незадачливым героем так и подмывает назвать: "Гибель поэта". Или уж совсем торжественно: "Поэт и судьба".
Александр Образцов. Ночной дозор. Из цикла "Сатана в шкафу".
Напечатано в той же рубрике "Опыты", что и забавная статья про Колобка. Правильнее было бы разместить в рубрике "Мракобесие и хиромантия". "Атеисты, если отбросить из их числа подлинных зверей, - глубоко несчастные люди, полные сироты. Подлинные же звери - это те, кто примазывается к любой идее, позволяющей им жрать, пить, рвать - садистически". Верно сказано, только не про атеистов, а про их оппонентов.
Вячеслав Куприянов. Ненадежное солнце. Стихи.
"Над грозными знаками препинания,/ Над морем письменного стола/ Летела стая рукоплесканий,/ Но так виновника и не нашла".
Прекрасные стихи. Про замечательного писателя, "прозеванного гения" Сигизмунда Кржижановского.
Ян Шанли. Под ногой у цапли. Стихи.
Трогательные, ранимые стихи. И хорошо сделанные, что редкость для лирики подобного жанра. "Слышал я что одна фиалка/ Соразмерна со мной по силе -/ Ей сорвать себя дать не жалко/ Лишь бы только меня любили┘"
Дмитрий Шеваров. У Астафьева.
Маленький, нежный эскиз о Викторе Петровиче Астафьеве.
Наталья Ванханен. Одни наречья. Стихи.
"┘Карцер? Симпозиум умный?/ Банька? Бескрайняя даль?/ Или веселый и шумный/ пионерлагерь "Печаль",/ тот, где, о папе и маме/ вдруг загрустив у ворот,/ девочка в мятой панаме/ пишет в намокший блокнот..."
Знамя
Елена Тиновская. Малинник. Стихи.
"Я помню, как боялась в час ночной/ Упасть в руины ямы овощной -/ На дне гнилые доски и вода,/ Не приведи Господь попасть туда".
Юрий Арабов. Биг-бит. Роман-мартиролог.
Окончание романа подтверждает худшие опасения. Как весело все начиналось и как скучно закончилось. Легкомысленность повествования (Джон Леннон сказал - Джордж Харрисон чихнул) автор решил усугубить: "Подъезжая к Симе, Федор подумал, что мистическая роль России состоит в компрометации социальных систем. Сначала она зачеркнула социализм, сейчас она делает то же самое с капитализмом". Герой Арабова начал думать, и роману пришел конец.
Геннадий Русаков. Стихи Татьяне
Игривые стихотворения с элементами жестокого романса: "Еще цветут усталые сирени,/ а жизнь прошла и птица не поет./ Но женщины блаженные колени/ рука еще на ощупь узнает".
Вячеслав Пьецух. Три рассказа.
Многословные анекдоты про русских и психов, между которыми нет разницы.
Олег Хлебников. Стихи для Еремы.
"Я и сам-то ветхий, хоть не Адам,/ но ни клетки тлению не отдам/ просто так, а только - за обещанье,/ что недолгим будет с собой прощанье".
Евгений Бестужин. Рассказы.
В жизни всегда есть место странному. Бестужин об этом и пишет, используя специальную и хорошо известную манеру: бесстрастный тон рассказчика, которого уже ничем не напугаешь и не удивишь.
Татьяна Бахмина. Стихи Свету.
Стихотворения, посвященные памяти Феликса Светова. "Вот и настала первая не твоя зима./ Время сковано скобками, вмерзло в лед./ Все кончается: ссылка, этап, тюрьма,/ но на этом свете. Бессрочен - тот".
Ольга Ильницкая. Председатель летальной комиссии. Рассказы.
"- Да, - ответили в регистратуре. - Павлов лежит у нас в отделении. Обратитесь в ординаторскую к лечащему врачу.
Доктор спросил:
- А кто вы ему?
Ответила:
- Автор".
Александр Твардовский. Рабочие тетради 60-х годов.
О Солженицыне: "Для него мы, т.е. "Н[овый] м[ир]" и я, - одно из звеньев враждебной ему системы, которое ему удалось прорвать и которому он не чувствует себя сколько-нибудь обязанным".
О "Новом мире": "Нужно дотерпеть до снятия - и совесть будет спокойна".
Гриша Брускин. Работа над ошибками.
"Попыхивая "Беломорканалом", идет сталинист Львов и проклинает диссидентов. Навстречу несется Нина Жилинская и кричит:
Убей меня! Я - Солженицын!"
Октябрь
Николай Климонтович. Мы. Значит, армяне, а вы на гобое. Роман.
Роман с эпилогом, приметами времени и места действия. Грустно, весело, даже отчасти закадычно, как с Сашей Черным: " - Поеду, - повторила она. - Хочу проскочить Волоколамку засветло... - Да-да, конечно... - У него был литровый флакон виски, и он уже прикинул, как устроится в кабинете, завернется в плед, откроет Франса и будет потягивать янтарную жидкость под свежезаписанного Гайдна┘"
Кирилл Кобрин. Из жизни героев.
Остроумная фантасмагория, пародия на альтернативную историю. Очень смешно, очень хорошо, странно только, что помещено в раздел "Литературной критики", а не "Прозы и поэзии". Цитирировать хочется все целиком, потому приведем только финал: "А что Гоголь, спросите вы? Был на каторге, потом его амнистировали. Он вернулся на Украину и написал книгу о пережитом. Называлась она "Записки из Мертвого дома". Потом эмигрировал в Америку и был убит пьяным индейцем в драке в салуне одного из городков Среднего Запада".
Павел Белицкий. Среди ночи. Стихи.
Красиво, хмуро, онтологично: "Ни тайны, ни смысла в поэзии нет./ - Нет? Но, все-таки, - музыка? Все-таки, - свет?/ Так над кромкою леса, прозрачнее льда,/ Чуть звенящая меркнет звезда./ А за лесом, чуть слышно, идут поезда,/ И не важно куда".
Евгений Шкловский. Музыка над городом. Рассказы.
Лирические сценки. Легкий акварельный юмор, просто и тихо.
Александр Генис. Ленинградская словесность и московская литература.
Как всегда остроумно и изящно. И не важно даже о чем. "Четверть века назад в припадке юного максимализма мы с Вайлем изготовили колоду игральных карт для любителей отечественной литературы. Разделив ее, как положено, на масти, бубновую мы отдали диссидентам. Тузом там был, конечно, Солженицын, шестеркой, помнится, Глезер..."
Ольга Бешенковская. Утренний август. Стихи.
"Повернусь на левый - к чему просыпаться рано?/ Все равно подымается уровень океана.../ И пускай не конец, но хотя бы затменье света/ Обещал Нострадамус всем нам на это лето┘" Последнюю строчку надо помещать в учебники в качестве скороговорки.
Валерий Хазин. Каталоги Телегона.
Мифологическая поэма в прозе. "А разве случилось бы то, что случилось, не будь ваш Иасон столь жаден, Тесей - столь завистлив и женолюбив, Одиссей - столь любопытен? Разве не ради них, лжецов и мореходов, Медея и остальные сделали то, что сделали?"
Священник Сергий Лунев. Против толп.
Современная проповедь: "Мессия пришел не как политик, а как пастырь. Свой отказ от вождизма он демонстрирует тем, что свои проповеди произносит, "став на месте равне", а не с возвышенности. Его беседы с учениками и с народом имели форму простой разговорной речи, являлись дарением Истины, а не "руководством к действию". Чтобы "народ, сидящий во тьме, увидел свет великий", этому народу нужно было измениться, покаяться┘"
Дружба народов
Василь Быков. Долгая дорога домой.
Отрывки из книги. Перевод с белорусского и вступительная заметка Натальи Игруновой.
Отрывки из автобиографического произведения. "И я не сдержался - слезы сами ручьем полились из глаз. А красноармеец застыл в изумлении от моего безмолвного плача и вдруг говорит: "Пацан, беги! Быстро!" И я рванул через грядки с картошкой к близкому пролому в заборе, ожидая, что он сейчас в меня выстрелит. Он, и правда, выстрелил, но вверх, как я понял, убегая, хоть даже не оглянулся".
Геннадий Русаков. Как страстен этот мир, как солью саднит губы! Стихи из книги "Стихи Татьяне".
Безусловный лидер поэтического хит-парада в августе. Послушаем еще: "Все равно в нашем поле - посевы./ В нашей памяти - времени гуд./ ┘Но опять голенастые девы/ мимо нас через поле бегут".
Валерий Исхаков. Жизнь ни о чем. Роман.
Странная история с воспоминанием за десять тысяч долларов, обещавшая какую-то хитроумную интригу, закончилась вяло и буднично. Даже удесятерение этой суммы не придало роману динамики.
Александр Васютков. До востребования. Стихи.
Натурфилософия для "чайников": "Как прекрасен дух природы,/ Небосвода окоем./ Что свободнее свободы/ В изначалии своем!/ Дятел скушал червяка./ Дятел сморщился слегка".
Елена Долгопят. Балаган. Рассказы.
Лучшая проза номера. Герои пишут жалобы в инстанции, ведут дневники, звонят на ночные радиостанции. Вроде бы хотят рассказать о себе, но выходят какие-то скучные истории. Можно увидеть влияние Чехова (вплоть до сюжетных ходов: "Он пережил войну и революцию" и "Ионыч"), а можно и не замечать. "Раньше меня малой спрашивал - чего ты на работе делаешь? А ничего, ему Люся отвечала, сигареты курит. Я смеялся. Тайна, говорил. Сейчас он не спрашивает, думает, что знает. Я слыхал, как он пацанам говорит.
Но делаю я не то, что он думает. Я деньги делаю. Они тратят. Я делаю. По кругу бегу".
Владимир Мощенко. Почерк скалистых террас.Стихи.
Стихи о Грузии. "В то утро Нина что-то пела, / Его богиня и раба, / Не зная, что уже скрипела / В горах та самая арба".
Галина Джугашвили. "Ча-ча-ча тунцов". Повесть.
Удивительным, а может, и вполне естественным образом в описании новорусского быта всплывает вдруг манера писателей позапрошлого века. Островского, допустим. Вот как говорит современный бизнесмен с Костиком, преданной ему "тушей": "Коть┘ а не взглянуть нам еще разок на Красавицу? Не надоело?" Туша обрадовано заволновалась. "Вот это дело, Нил Степаныч! Чем так сидеть. Да хоть сто раз! Вы же знаете, я всегда с удовольствием!" Впрочем, не исключено, что такая аналогия была в голове автора изначально. Повесть вполне можно представить в декорациях "Грозы", "Бесприданницы" и "Снегурочки". Одновременно.
Арнас Алишаускас. Заводное королевство. Стихи. Перевод с литовского Георгия Ефремова.
"Нету памяти нету создателя у заведенного королевства/ Лишь незримые пальцы крошащие мел по ночному пунктиру/ В небо деточка птицу зови пусть она поклюет и наестся/ Хеппи-энд это детская струйка в лицо изумленному миру".
