Петр Резвых Мишель Фуко. Использование удовольствий. История сексуальности. Т. 2 / Пер. с франц. В.Каплуна. - СПб.: Академический проект, 2004, 432 с.
Последовательность публикации русских переводов из "Истории сексуальности" Мишеля Фуко слегка напоминает рассказ о том, как капитан Врунгель учил английский язык. У бравого капитана "Беды", если помните, было два учителя - один заставлял зубрить английский алфавит с начала, а другой с конца, так что обучение закончилось, когда оба добрались до середины. Так и с последним сочинением Фуко: сначала в 1996 г. в Москве в издательстве "Касталь" выпустили первый том - "Воля к знанию", потом, в 1998-м, в Киеве вышел третий, "Забота о себе", и только теперь в питерском "Академическом проекте" появился наконец второй, доступный ранее только в отрывках.
Во французской философии ХХ века было два мыслителя, заявлявших о себе как о прямых наследниках Ницше, - Батай и Фуко. Для обоих тема сексуальности стала одной из центральных. Но если Батай в своих размышлениях об эросе унаследовал ницшеанскую провокативную стилистику и экстатический пафос, то Фуко, развивая в масштабном проекте "Истории сексуальности" линию ницшевских размышлений о генеалогии морали, опирался прежде всего на трезвый анализ культурных норм исходя из условий их возникновения. Предмет главного интереса Фуко не история нравов, не многообразие форм сексуального поведения и уж, конечно, не метафизика пола. Вопрос, занимающий его на протяжении всех трех томов, связан именно с моралью: "Как, почему и в какой форме половая активность конституировалась в качестве моральной области?"
Важнейшим ориентиром всего исследования остается сопоставление античного и христианского отношения к сексуальной жизни. Однако, по мысли Фуко, дело тут не в том, какими запретами и предписаниями она регулируется, и не в том, насколько соответствует этим запретам и предписаниям реальное поведение людей. Гораздо важнее понять, какой смысл они вкладывают в следование или неследование зачастую очень схожим правилам в разных культурных контекстах. Любая мораль предполагает элементы аскетической тренировки, но одни и те же упражнения могут для разных людей служить разным целям, реализуя их отношение к самим себе. С другой стороны, в рамках более или менее общей системы правил есть множество очень разных способов вести себя, или "техник себя", как их называет Фуко.
Наблюдения Фуко поражают исключительной проницательностью в выявлении тончайших смысловых нюансов и оттенков. Толкуя хрестоматийные и малоизвестные тексты античных авторов, он показывает, сколь по-разному проблематизируются в них отношения между полами. Одно дело воздерживаться от сексуальных излишеств, чтобы сохранить телесное здоровье, другое - рассматривать воздержание как упражнение в самообладании, третье - практиковать его ради сохранения способности к дальнейшему наслаждению. Одно дело рассматривать супружескую верность как важный элемент разумной экономики домашнего хозяйства, где увязываются воедино управление домом, главенство мужа над женой и господство мужа над своими желаниями; другое - возводить взаимную верность супругов в ранг правового и нравственно-религиозного обязательства. И так далее, всего не перескажешь.
Но самым привлекательным свойством книги является благородное достоинство, с каким Фуко излагает свои нередко весьма рискованные соображения. Деликатность предмета только оттеняет глубокую серьезность его намерений. Размышляя над опытом древних, он, подобно Монтеню, вновь и вновь возвращает нас к размышлениям о нас самих. Обрели ли мы свои "техники себя"? Отдаем ли себе в них отчет? Можем ли изменить себя и стать другими? Так раскрывается подлинно философская подоплека замысла Фуко. Ибо, вопрошает он, "что же представляет собой сегодня философия - я хочу сказать, философская деятельность, - если она не является критической работой мысли над самой собой? Если она не есть попытка узнать на опыте, как и до какого предела возможно мыслить иначе, вместо того чтобы заниматься легитимацией того, что мы уже знаем?" Для философа это тоже аскеза, тоже "техника себя": "исследовать, что в его собственном мышлении может быть изменено благодаря упражнению, в которое он превращает чужое для него знание".
Дарья Гармоненко