Мозговая гигиена

Великий философ, занозистая личность...
Фото Алексея Нилогова

Компендиум «зиновьевизма»

Первое, что бросается в глаза при беглом прочтении итоговой книги Александра Зиновьева «Фактора понимания», – это презрение автора к чужим интеллектуальным достижениям. Складывается впечатление, что для Зиновьева все написанное до него в области социологии – муторная и противоречивая дребедень. Именной указатель к книге уместился бы на четверти страницы. Зиновьев обосновывает это тем, что все предыдущие «факторы понимания», включая марксизм, строились на компиляции из интеллектуального материала, сочиненного различными людьми. Он же построил теорию с единым, выдутым как мыльный пузырь из одной соломинки некомпилятивным понятийным аппаратом.

Помнится, отец позитивизма Огюст Конт практиковал «мозговую гигиену» – намеренное воздержание от любого чтения. Французский философ хвалился, что с 1838 года он не прочел ни одной газеты, ни одного научного журнала и что 16-летняя практика такого рода принесла ему величайшую пользу. В свободное время он занимался своим эстетическим образованием, чтением в подлиннике латинских, итальянских, испанских и английских поэтов, усердно посещал оперу и концерты. Зиновьев также практиковал «мозговую гигиену», но не читал поэтов, не посещал оперу и концерты. Он имел лишь одно эстетическое увлечение – рисование карикатур.

В социологических произведениях Зиновьева вы не отыщете ни одной метафоры, ни одной цитаты, ни одного живого поэтического образа. Едва ли мировая философия знала более сухой, разборчивый ум. Даже единственная звезда на небосклоне Зиновьева – Карл Маркс (которого он всегда подсознательно стремился превзойти) – представляла собой совершенно иной тип личности. Маркс – это ироничный, ернический, чрезвычайно едкий ум, способный кокетничать с гегельянством и совершенно серьезно утверждать, например, что природа – это «покоящееся на самом себе и основывающееся положительно на самом себе положительное». О переходных эпохах, подобных нашей, Маркс писал, что они «оказываются несчастливыми и железными, потому что их боги умерли, а новая богиня является еще непосредственно в виде неведомой судьбы, в виде чистого света или сплошного мрака». Можно представить, как плевался бы, читая этот набор слов, Зиновьев.

Не встретите вы в «Факторе понимания» и ни одной цифры, ни одного количественного параметра. Зиновьев обосновывает это тем, что добывание информации об эмпирических фактах перестало быть затруднительным: она имеется в изобилии и обычно уже в обработанном виде. Так что главным в исследовательской работе стало теоретическое осмысление и логическая обработка готового эмпирического материала. Но в том-то и дело, что никакого статистического, количественного «готового эмпирического материала» Зиновьев в своих построениях не использует и никаких верифицируемых количественных показателей из них не выводит. В беседе с автором этой статьи Зиновьев как-то заметил, что «полтора миллиарда китайцев нарушают биосоциологический оптимум человейника» и, следовательно, распад Китая неизбежен. Откуда взялся этот прогноз? Чему равен «биосоциологический оптимум»? Миллиарду человек? Половине миллиарда? Двумстам миллионам? Ответ отсутствует. Пожалуй, это самый большой недостаток социологической теории Зиновьева.

«Комплексная социология» напоминает собой анклав в мире науки, ощетинившийся редутами сконструированных понятий. «Зиновьевизм» – это выжженная степь, изрезанная противотанковыми рвами и минными заграждениями. На сотнях страниц – ничего, за что бы мог ухватиться взгляд, кроме пучков ковыля, железных арматур и колючей проволоки.

Во всех своих работах Зиновьев пользовался одним и тем же специфическим приемом – искал такие определения понятий, чтобы из них вытекало требуемое доказательство. Скажем, из зиновьевских дефиниций «линии», «поверхности» и «тела» с логической необходимостью следует невозможность четырехмерного пространства. Разумеется, существование такой системы определений ни в коей мере не доказывает трехмерности пространства нашего мира. Можно ухитриться подобрать такую систему дефиниций, что из нее будет следовать любой наперед заданный вывод┘

К сожалению, насколько мне известно, никто из авторитетных логиков не взял на себя труд «обнажить» лукавство Зиновьева. «Открытия» Зиновьева просто игнорировались, поскольку не составляло труда доказать их фиктивность. Рассмотрим, например, зиновьевское доказательство трехмерности пространства.

Доказательство трехмерности пространства

Доказательство это содержится в двух последних книгах Зиновьева: «Логический интеллект» (М.: Издательство московского гуманитарного университета, 2005. С. 172–175) и «Фактор понимания» (М.: Алгоритм, 2006. С. 113–116). Складывается впечатление, что философ им особенно дорожил.

В соответствующих местах Зиновьев делает целый ряд дефиниций, из которых для нас важны следующие:

«Д9. Эмпирическая линия А прилегает к эмпирической линии В относительно beta, если и только если каждая точка А соприкасается по крайней мере с одной точкой В относительно beta».

«Д13. Эмпирическая поверхность А прилегает к эмпирической поверхности В относительно gamma, если и только если каждая эмпирическая точка, входящая в А, соприкасается по крайней мере с одной эмпирической точкой, входящей в В, относительно gamma».

Но, внимание: «Д19. Два эмпирических тела суть прилегающие относительно delta, если и только если одна эмпирическая поверхность одного из них прилегает к какой-либо эмпирической поверхности другого относительно delta».

Зиновьев совершенно справедливо показывает, как из этих определений с логической необходимостью следует, что N-мерность при N > 3 логически сводится к трехмерности. Таким образом, пространство трехмерно. Что и требовалось доказать?!

Очевидно, что дефиницию прилегания двух эмпирических тел можно сформулировать иным образом – по аналогии с дефинициями прилегания эмпирических линий (Д9) и поверхностей (Д13):

«Д19-2. Эмпирическое тело А прилегает к эмпирическому телу В относительно delta, если и только если каждая эмпирическая точка, входящая в А, соприкасается по крайней мере с одной эмпирической точкой, входящей в В относительно delta».

Такое прилегание невозможно в нашем трехмерном мире, но заурядно в четырехмерном. Дело в том, что в математическом четырехмерном пространстве трехмерные тела могут соприкасаться каждой точкой своего объема, а не только поверхности.

В самом деле, представим два квадрата на плоскости. Как бы мы их ни передвигали, они могут соприкасаться только своими углами и сторонами. Но если «включить» третье измерение, то один из квадратов можно приподнять и наложить сверху на другой. В этом случае квадраты будут соприкасаться также и внутренними точками. В четырехмерном пространстве подобную операцию можно проделать с кубами и другими трехмерными телами. С математической точки зрения все сказанное – азбучные истины.

Таким образом, из совокупности дефиниций Д9, Д13 и Д19-2 при тех же остальных условиях будет с такой же логической необходимостью следовать возможность существования четырехмерных тел, как из совокупности дефиниций Д9, Д13 и Д19 – трехмерность пространства. Легко сконструировать такую систему дефиниций, что из нее с логической необходимостью будет следовать N-мерность пространства для любого натурального N.

Таким образом, запрет на существование четвертого измерения в скрытом виде был заложен Зиновьевым в одной из дефиниций. Это равнозначно постулированию трехмерности пространства. В действительности наше убеждение в трехмерности пространства нашего мира основано на совокупном опыте человечества и не является результатом логического умозаключения.

Подобным образом обстоит дело и со многими другими достижениями Зиновьева.

Круговая оборона

Трудно было найти более неудобного собеседника, чем Зиновьев. Бывший редактор газеты «Правда» Александр Ильин вспоминал: «Каждая беседа нашего корреспондента с Зиновьевым – это всегда испытание для редакции. Александр Александрович говорит вроде бы всегда одно и то же, и на первый взгляд кажется, будто ты это уже читал в его предыдущем интервью». Всю жизнь Зиновьев держал круговую оборону против общества, коллег, журналистов, полагая, что все им сказанное может быть использовано против него. Любая критика даже в неформальном общении воспринималась им как личная враждебность, а равнодушие к своим достижениям он объяснял завистью. Можно предположить, какого рода жизненный опыт привел Зиновьева к выделению в отдельную сферу «коммунальных отношений». Одним из проявлений этих отношений он считал «всеобщую скрытую и зачастую открытую вражду к людям с выдающимися способностями»┘

Бросается в глаза фундаментальное противоречие в личности философа. Зиновьев считал, что «позиция исследователя, руководствующегося принципами научного подхода к социальным явлениям, подобна позиции исследователя, наблюдающего муравейник. Заметив, например, разделение муравьев на различные категории, исследователь не становится защитником интересов одних из них, не разражается гневом по поводу какой-то несправедливости, не предлагает никаких проектов более разумного и справедливого переустройства муравейника. Научный подход к социальным явлениям означает беспристрастное отношение к ним, отсутствие эмоциональной вовлеченности в отношения между людьми, безразличие к интересам тех или иных категорий людей». Почему же позднейшие его построения несли в себе ценностное суждение в пользу коммунистических обществ?

Из «комплексной социологии» следовала возможность всего двух типов обществ: «западнистских» с преобладанием «делового» (экономического) аспекта и «коммунистических» с преобладанием «коммунального» аспекта.

Зиновьев считал, что «с точки зрения эволюционного уровня социальной организации западный мир отставал от Советского Союза более чем на полвека», а коммунальный аспект представлялся ему более могущественным, чем деловой. Могущество коммунального аспекта философ испытал на собственной шкуре┘

В то же время Александр Зиновьев – один из величайших российских умов XX века, чья жизнь может быть рассмотрена как героическая и единственная в своем роде попытка тотального противостояния личности Новому информационному порядку. Как бы ни была мала теоретическая и практическая ценность логических и социологических построений Зиновьева, его труды способны сыграть значительную роль в восстановлении самоуважения российской науки┘

P.S. К сожалению, в последнее время родными покойного философа и рядом самозваных учеников была развернута кампания по «канонизации» Зиновьева. Это не может не внушать опасение, потому что превращение Зиновьева в «белый квадрат» стало бы второй смертью философа и первым шагом на пути к забвению. Зиновьев – занозистая личность. Тем и интересен. Таким образом, борьба за аутентичного Зиновьева только начинается...