Ян Шенкман Три года назад после взрывов в Нью-Йорке началась новая эра. Можно называть ее Эрой страха, Эпохой Больших Идей, Временем справедливости или как-то иначе - но делать вид, что все осталось по-прежнему, не удастся при всем желании. Перед нами, обывателями и героями, читателями и писателями, встали новые (ни в коем случае не политические, скорей уж нравственные) проблемы, и каждый следующий взрыв, каждый захват заложников напоминает: пора бы уже с ними определиться.
Главный вопрос по большому счету звучит так: много ли стоят наши ценности, если мы не можем их защитить? Или еще примитивнее: если я такой хороший - почему меня убивают?
Варианты ответов, которые предлагали литераторы и публицисты на протяжении последних трех лет, большим разнообразием, к сожалению, не отличаются. Звучала либо мазохистская критика либеральных идей, либо садистская готовность немедленно вырезать всех, кто эти идеи почему-то не разделяет. В переводе на российские реалии это означает или требование скорейшего мира в Чечне, или стремление замочить чеченцев в сортире. "Мы вам еще покажем", "вы у нас все попляшете" и другие реплики из репертуара чемпиона по рестлингу.
И то и то звучит по меньшей мере неубедительно. В том и заключается специфика новой эпохи, что решение проблемы на политическом и геополитическом уровнях уже не дает желаемого результата. Правила игры изменились, а наши мозги все еще просчитывают старую индийскую защиту или вариант Алехина. Можно накормить третьи страны, поставить к стенке бен Ладена и Басаева, сменить правительства цивилизованных стран на более эффективные┘
Вы уверены, что что-то изменится? И прежде всего: изменимся ли мы сами?
Страшно становится как раз из-за этого. Из-за невозможности не то что сопротивляться, но и понять ситуацию рациональным путем. Наши знания и логические способности, как выяснилось, стоят совсем немного. Немногим больше, чем наши принципы.
На уровне общечеловеческой рефлексии дела обстоят чуть лучше, чем с политическими решениями. Мне известны по крайней мере три писателя, которые бескомпромиссно и четко сформулировали свою точку зрения. Это Веллер, Лимонов и Дмитрий Быков.
Есть вещи и поважнее жизни, пишет Веллер в книге "Все о жизни". Впрочем, об этих вещах он рассказывает несколько путано и банально. В конце концов нужно просто принять на веру, что не дорожить своей жизнью - это круто и по-мужски.
Лозунг Лимонова и его партии - "Да, Смерть!". Правда, "нет" Эдуард Вениаминович говорит всему подряд. От власти (любой!) до женщин среднего возраста и балета. Это несколько подрывает доверие к его позитивной программе.
Гораздо более внятно выражает свою позицию Быков: "Нет у меня ни малейшей уверенности, что я бы смог, как Глик или Барнет (американцы в тех самых самолетах, которые оказали шахидам сопротивление. - Я.Ш.)... Да и кто бы смог? Многие ли у нас смогли бы? Подозреваю, что все это были бы люди попроще, никак не из рафинированной интеллигенции... В том-то и грусть, что наша рафинированная интеллигенция сегодня решительно ни в чем не убеждена. Кроме того, что ее жизнь бесценна. Но чего стоит жизнь человека, у которого нет ничего дороже жизни? Если полагать высшей ценностью человеческую жизнь (не важно, свою или чужую, жизнь как таковую), любая самозащита сделается невозможна. В борьбе жизнью приходится жертвовать, а стало быть, есть на свете ценности выше нашего существования".
Если понимать жизнь как борьбу, то все становится на места. Но тогда надо точно определить, с кем и за что мы боремся. За счастье для всего человечества? Честь? Мир? Благо родины? Принципы?
Принципы - хорошая вещь, но только мертвым они ни к чему. Живым гораздо нужнее.
В том и беда, что определить цель борьбы, не впадая в банальность и пошлость, не выходит ни у кого. Силлогизм получается лишь от противного. В смысле не "за", а "против". Но если так, значит дело не в принципах, а в инстинктах. В подростковом бунтарстве и неодолимой, на уровне подсознания, тяге к контркультуре. "При слове "контркультура" я хватаюсь за пистолет", как говорил один мой приятель. Это и есть контркультура - хвататься за пистолет┘
Инстинкт бунтовщика - основа психологии терроризма. Именно этим террор близок искусству и литературе. Драматизмом, любовью к контрастам, но главное - отторжением статус-кво. Смерть дает писателю гораздо больше сюжетных ходов, чем жизнь. И ходы эти более сильные.
Глупо думать, что писатели - потенциальные террористы. Те же Лимонов и Веллер - хоть и агрессивные, но уважаемые в своих кругах авторы, часть литературной палитры. А Быков - так и вовсе мой хороший знакомый. Насколько я знаю, зданий он не взрывал и не планирует в ближайшее время.
Тем не менее все они - недовольные люди. А террор и есть война недовольных с довольными. Не сытых с голодными, не христиан с мусульманами. А любящих жизнь и предпочитающих смерть.
***
За три года в России не было создано ни одного вменяемого и масштабного произведения об Одиннадцатом сентября и терроре вообще. Не считать же таковыми "Господин Гексоген" Проханова (любопытный текст, но совсем на другую тему) и груду макулатуры в мягких обложках. Зато в публицистической форме высказывались десятки уважаемых авторов. К таким высказываниям я отношу и плакат Андрея Вознесенского, мгновенно реагирующего на события. "Московский комсомолец" напечатал его спустя пять дней после гибели WTC. Конечно же, публицистика!
В пятидесятые годы считалось, что после Освенцима невозможно писать стихи. Наверное, и сейчас у порядочных людей работает тот же комплекс. Но стихи все же писали, причем лучшие из них, даже у воевавших поэтов (Слуцкий, Самойлов, Тарковский), были не о войне.
Личный опыт играет с писателем злую шутку. Настолько злую, что исповедальность порой неотличима от конъюнктуры. В этом смысле письма с фронта читаются иногда, как цитаты из боевика, и наоборот. Не очень-то верится текстам, пахнущим кровью и дымом.
Наиболее адекватная книга об Одиннадцатом сентября, которая мне известна, - "Вторжение" Кирилла Медведева. Адекватная потому, что написана в состоянии полной растерянности.
Медведев пишет в стилистике замечательного норвежского писателя Эрленда Лу. Смотрит на мир глазами взрослого ребенка, не знающего, что делать. Не столько говорит, сколько слушает: "Одна знакомая сказала мне, что ей жалко прежде всего эти два здания-близнеца, которые обрушились, потому что она в детстве жила в Нью-Йорке и очень любила их. А на то, что погибли люди, она вроде бы не так остро отреагировала. Она сказала, что когда погибает один человек, то его жалко, а если гибнет много народу, то это уже статистика. Мне кажется, что-то есть в этой идее, хотя я пока не могу до конца понять ее".
Удивительно, особенно после недавних терактов, услышать голос человека, не пытающегося никого судить. Ни обывателя, ни власть, ни самих террористов. "Я пытаюсь представить себе одного из этих арабов. Он учился в Германии. Его однокурсники рассказывают сейчас, что он был очень общительным, хотя всегда много молился. Я представляю себе, как он ходил в институт, с самого начала зная, что учится для того, чтобы через какое-то время совершить террористический акт, убив при этом как можно больше американцев. (Его подруга, с которой он жил в Германии, рассказывала, что, когда он внезапно исчез, она заявила в полицию.)"
Временами медведевский "Текст, посвященный трагическим событиям 11 сентября в Нью-Йорке" напоминает дайджест слухов и публикаций. Временами кажется моноспектаклем в духе Евгения Гришковца. Но никак не полноценным художественным произведением. И все-таки это настоящая литература. Просто сюжеты автору подсказывает жизнь, а не смерть, к которой мы успели уже привыкнуть.
"Больше всего меня интересует, можно ли говорить живым человеческим языком об этих террористических актах и тому подобных вещах. Можно ли говорить и писать о таких вещах без всех этих газетных накрутов, лжи, информационной спекуляции, базарного кликушества? Иногда мне начинает казаться, что это вообще отчасти дурной тон - говорить об этом. Мне кажется, что на эту тему не может быть ни одной по-настоящему оригинальной идеи. (Может быть, дело в том, что трудно найти язык, на котором можно было бы говорить об этом?)"
Оказывается, на эту тему можно не только говорить, но даже шутить. Причем не скатываясь в цинизм. Ведь цинизм - разновидность идеологии. А у Медведева ее заменяет растерянность: "Вот сообщение, которое я нашел на интернет-сайте "Voina.ru": Самолет, летевший рейсом #458 из Атланты в Ньюарк, совершил экстренную посадку в городе Шарлотт. Причиной посадки стало то, что экипаж принял двух молящихся иудеев в хвостовой части самолета за арабских террористов, планирующих совершить теракт.
Я прочитал, что по количеству запросов в интернете бен Ладен вытеснил с двух первых мест двух секс-звезд - порнозвезду Памелу Андерсон и певицу Бритни Спирс".
Мы такие, как есть, и когда хотим притвориться героями, то оказываемся смешны. Единственный взрослый выход - взять на себя ответственность за жизнь (хотя бы свою!), как террористические группировки берут ответственность за гибель людей. А если не можешь, честно расписаться в беспомощности: "Дело в том, что я чувствовал себя чужим, ощущал себя как бы засланным в той эпохе, в которой мы все жили до сих пор. Поэтому я чувствую, что наступает мое время, и мне очень страшно от этого".
И дальше открытым текстом: нужна была грандиозная встряска, катастрофа, вселенский экстрим, чтобы мы наконец повзрослели: "Разве мы не достойны того, чтоб нас всех очень хорошо встряхнуло? Разве мы не достойны того, чтоб наступил тоталитаризм, террор, повальная ксенофобия, тотальный контроль? Иногда у меня вызывают восторг эти арабские ребята, совершившие такое прямое высказывание, которое никому из нас - поэтов, художников - совершить не удавалось".
Но что мы за люди такие, если без внешних импульсов (да еще каких!) не можем в себе разобраться? И потом: довод Медведева, который всем нам приходит на ум в дни террора, работает лишь в отношении интеллектуалов и натур, особо чувствительных.
Средний же человек, не в обиду ему будь сказано, такая ленивая и бесчувственная скотина, что переварит любой террор. Мы не станем жить в постоянном страхе, сколько нас ни взрывай. Теракты уже прошлого года сливаются для нас в один большой взрыв, и эхо его еле слышно. Слово "теракт" потеряло свою мистическую составляющую. И даже на объявленный президентом траур большинство из нас реагируют, как на очередную официозную скуку.
Сердцу не прикажешь, а потому работают рестораны, за редким исключением продолжают идти ток-шоу, жизнь, запнувшись на пару траурных дней, продолжает свое движенье. Биология в очередной раз берет верх над политикой.
Дарья Гармоненко