Без названия

Андрей Васильевич - это такой порнограф, который умеет выбирать лошадей. В одно из самых паскудных в моей жизни утр я вломился к нему на кухню и сказал: - Вы знаете, Андрей Васильевич, мама умерла.

Он спокойно достал из холодильника две бутылки пива и спросил деловито-участливо:

- Порнухи хотите? Вряд ли это было на самом деле, но сейчас мне вспоминается, что я засмеялся. А потом меня сильно накрыло, когда были похороны и пришло много людей, и все они стояли и со скорбным любопытством смотрели, как ведет себя семья ("Это сестра?" - полушепотом спрашивала одна посетительница, указывая пальцем от бедра на мою бабушку. "Не, мать", - таким же полушепотом поясняли ей), а на меня нахлынул какой-то пафос, и я, жалобно глядя на Андрея Васильевича, сказал: - Когда мы с вами, Андрюша, сдохнем, к нам столько людей не придет...

- Слава богу, - с жаром ответил Андрей Васильевич, и мне во второй раз за два дня полегчало.

Я хочу сказать, что его беспримерный цинизм гуманен, это сродни религии - он и был моей религией до тех пор, пока я не остался один.

Потом мы бухали ночью в ресторане казино "Дорис", и мне стало плохо с сердцем, таблеток ни у кого не оказалось, и Колотилин тащил меня, скрюченного и задыхающегося, по улице, бил кулаком по спине и орал: "Лева, если вы сейчас умрете, я вас убью - еще одних похорон я не вынесу!" И я понимал, что не вынесет, и остался, хотя кулаком по спине во время приступа - это больно. Дело в том, что Колотилин в отличие от, например, меня человек очень чувствительный. Вот, например, взять Лесина. Я Лесина почему так полюбил, хоть он и не работает в журнале BRAVO, и фашист? Потому что он неуловимо, но вместе с тем неискоренимо похож на Колотилина. Лесин - экстремист и радикал, но, поскольку вокруг слишком до хрена радикалов, ему приходится быть умеренным, объективным и, в широком смысле этого слова, либеральным. Его умеренность маскирует "широту душевного содержания". Колотилин, напротив, пурист и человек умеренный. Он, как Гарри Галер на лекции заезжего философа, переживает всякую фальшь как боль. Но маскироваться ему приходится под "социопата" и хама.

Однажды ему нужно было купить "в семью" рулон туалетной бумаги. Сумки ни у него, ни у меня с собой не было, бумагу пришлось нести в руках, на виду у всех. (Вы тут спросите, неужели трудно было купить полиэтиленовый пакет за рубль, но я вам скажу, что в те времена у нас порой и этого рубля не бывало - пиво, нечаянно пролитое в непромокаемом рюкзаке, приходилось аккуратно выливать из рюкзака в миску, отцеживать от истлевших троллейбусных билетов и табачной крошки и пить, невзирая на тот неумолимый факт, что аккурат неделю назад этот самый рюкзак обоссал Адрей Васильичин кот.) Так вот, что было делать? Я как человек нечувствительный (ну или просто банальный) сделал бы лицо кирпичом и нес бы позорную бумагу как ни в чем не бывало, будто бы так и надо. Андрей Васильевич поступил иначе. Он замаскировался. Он стал подбрасывать этот рулон - высоко, метра на три-четыре, ловить, ронять, догонять (рулон, разматываясь, катился по тротуару), снова подбрасывать...

Так, с божьей помощью, и донесли покупку Оксане.