Порочный круг непоправимых решений

Плакат неизвестного художника.1904 г.

Минуло ровно сто лет с начала Русско-японской войны, но она до сих пор во многом остается загадкой. Во-первых, зачем она вообще случилась, когда в ней, как свидетельствуют архивные документы, не были кровно заинтересованы ни Россия, ни Япония? Другие державы были, а они нет. Во-вторых, как Россия могла проиграть эту войну, имея совокупный потенциал, намного превышавший японский? Наконец, ее результаты оказались парадоксальными. Война сблизила Россию и Японию настолько, что по нынешней терминологии их отношения можно было бы именовать стратегическим партнерством. И если бы здравый смысл и рациональное стратегическое мышление, положенные в основу этого партнерства, сработали до войны, ее могло и не быть.

Но все это из области «если бы». Историю переписать невозможно. Единственное, что можно, – извлекать из нее уроки.

═

Когда был сделан роковой шаг?

═

Конфликт зародился после японо-китайской войны 1894– 1895 гг., когда Россия лишила Японию ее военной добычи – Ляодунского полуострова с Порт-Артуром, заставив вернуть их Китаю для сохранения его «территориальной целостности», но затем сама утвердилась здесь. Движение на юг к незамерзающим морям и портам было мощным геополитическим стимулом. А геополитикой были заражены все. Это была типичная ситуация порочного круга, когда любые действия вызывали ответную реакцию, которая, в свою очередь, усугубляла конфликт.

Решающим звеном в этом порочном круге событий, несомненно, было занятие Россией Маньчжурии, вызвавшее тревогу США, Англии, Германии и Японии. Но если американцы и европейцы переполошились из-за того, что не они, а Россия ухватила «жирный кусок», то японцев больше волновала новая геополитическая угроза. Они были убеждены, что теперь неминуем ввод русских войск в Корею. И не очень ошибались.

Дело было в самой логике геополитики. Заняв Ляодунский полуостров и Маньчжурию, Россия попала в стратегический «цугцванг». Для защиты новых территорий нужно было «расширяться дальше», занять Корею или, по крайней мере, не пускать туда соперников, т.е. японцев. На этом настаивало военно-морское министерство России, убежденное, что без Кореи не удастся защитить Порт-Артур.

В империалистической схватке Япония тоже не блистала девственностью. Здесь рассуждали приблизительно в тех же категориях. Но было одно существенное отличие: для Японии Корея – это слишком близко, а потому смертельно опасно. Отсюда мощный эмоциональный взрыв и антирусские настроения, которые в России ошибочно или намеренно воспринимали как проявление шовинизма, «чрезмерное честолюбие» и «непомерную наглость».

Япония пыталась найти выход в рамках трех возможных вариантов поведения.

Вариант первый. Заставить Россию уйти из Маньчжурии и самой ее занять. Но мирно сделать это нельзя. «Россия вложила в Маньчжурию громадные деньги и труд. Как же можно рассчитывать на ее добровольный отказ от всего этого?» – писал влиятельнейший японский журнал (РГАВМФ, ф.417, о.1, д.2486, л.148). Тогда что, воевать с Россией? Но на успех рассчитывать было трудно. И не по карману. При расходах в 8 иен в день на солдата в первой войне с Китаем из-за той же Кореи (1894–1895), теперь на 200 тыс. солдат, необходимых для войны с Россией в течение 10 месяцев, требовалось 500 млн. иен. Таких денег в японской казне не было. Рассчитывать на контрибуцию с России в случае победы – это все равно, что «слушать разглагольствования дурака о его сновидениях» (РГАВМФ, ф.417, о.1, д.2486, л.150 об., 151). (Как в воду глядели! По Портсмутскому договору Япония не получила ни копейки.) Но деньги потом все же нашлись. Их дали те, кто очень хотел этой войны.

Вариант второй. С помощью США, Англии и Германии заставить Россию удалить войска из Маньчжурии и гарантировать свободный доступ туда для торговли и прочей деловой активности. Идеально, но нереально. Ясно, что для защиты своих интересов на новом огромном пространстве при враждебном окружении Россия вынуждена будет сохранить и даже усилить здесь свою армию.

И, наконец, вариант третий. Договориться с Россией о разделе региона на сферы влияния «баш на баш» – военное присутствие России в Маньчжурии и на Ляодунском полуострове уравновешивается военным присутствием Японии в Корее.

В Токио тщательно изучали все эти три варианта, отдавая предпочтение третьему.

═

Царь остается в меньшинстве

═

А что же Россия? Вопреки распространенному мнению о шапкозакидательских настроениях, сам царь и многие в правительстве не считали, что прибрать Корею к рукам будет просто. Япония не казалась легким противником. Да и война была совсем ни к чему. В России хватало внутренних проблем.

В Петербурге было два основных подхода – «компромиссный, чтобы избежать войны ценой даже серьезных уступок» и «жесткий с риском и угрозой войны». Сторонники компромисса выступали за него не потому, что Японии симпатизировали. Ей как молодой азиатской «демократии», противостоящей «деспотии», симпатизировали за рубежом, но не в России. Исключение составлял Чехов. Бунин вспоминал: «Последнее письмо я получил от него из-за границы, в середине июня 1904 года, живя в деревне. Он писал, что чувствует он себя недурно, заказал себе белый костюм, огорчается только за Японию, «чудесную страну», которую, конечно, разобьет и раздавит Россия».

«Компромиссники» считали войну несвоевременной, Россию не готовой к ней, а потому победу не априорной. Сторонники жесткого подхода формально тоже были за «компромисс». Но компромисс в пользу России. Они настаивали вначале на присоединении северной части Кореи к России, затем на ее нейтрализации, а главное – на недопущении использования Японией территории Кореи в «стратегических», т.е. военных, целях.

Сторонники жесткого подхода оказались сильнее. При этом случился типично российский парадокс – сторонником компромисса был сам царь, но это не помогло. Абсолютная власть оказалась вовсе не абсолютной.

В Японии были свои «ястребы» и сторонники «компромисса». Но японские «компромиссники» действовали активнее и реально пытались договориться со своими единомышленниками в российском лагере. Не получилось. Но шансы были.

Так считал, например, Витте:

«Часто говорят, что Япония готовилась к войне, и все равно, как бы мы себя ни вели, она бы нам объявила войну. Это рассуждение, безусловно, неверное. Если бы мы в точности исполнили наши договоры с Китаем, если бы мы не завели сказочную для конца XIX в. авантюру в Корее, авантюру, которая может быть названа по автору ее «Безобразовщина», если бы мы приняли искренние предложения, которые были нам сделаны Ито, и дальнейшее предложение, даже перед самой войной, сделанное нам японским послом Курино, то войны бы не было».

Не предвзятость ли это со стороны Виттеа, который был в оппозиции к «безобразовскому кружку»? Ведь царского наместника на Дальнем Востоке Алексеева, главного «ястреба», он обзывал «мелким лавочником», а царя с его «средним образованием гвардейского полковника» и вовсе ценил невысоко. Но есть первоисточники, документы архивов, которые способны на многое пролить свет.

Итак, реально были две возможности избежать войны. Первая – когда 8 декабря 1901 г. (все даты по новому стилю. – К.С.) в российскую столицу по пути в Англию прибыл глава высшего совещательного органа при японском императоре (гэнроин) Ито Хиробуми. После оккупации русскими Маньчжурии Англия, главный и принципиальный противник России, заигрывала с Японией и натравливала ее на Россию. В Лондоне Ито должен был подписать двусторонний договор антироссийской направленности.

Ему это было не по душе. Он был одним из немногих (хотя по влиянию и стоил многих), кто считал, что лучше найти общий язык с Россией, чем вступать в союз с Англией против нее. Еще в Париже 28 ноября он послал телеграмму премьер-министру Кацура с просьбой до его встреч в Петербурге не принимать окончательного решения о договоре с Лондоном. Кацура ответил, что дело зашло далеко, просил поторопиться, а переговоры в Петербурге вести в «частном порядке».

Теперь все зависело от переговоров. Если бы удалось убедить русских, Ито смог бы убедить и Кацура. 12 декабря состоялась протокольная встреча с царем. Главное – переговоры с министром иностранных дел Ламздорфом. Ито предлагает проект соглашения. В нем четыре пункта: независимость Кореи, отказ от использования ее территории в военных целях, отказ от сооружений и военных укреплений на побережье, могущих угрожать свободе плавания в Корейском проливе, и, наконец, признание Россией свободы действий Японии в Корее и ее «исключительных прав» на оказание всяческой помощи, включая военную, а также «дачу советов». Три первых пункта должны были склонить Россию к принятию четвертого.

Миссия Ито в Петербурге не удалась, и инерция порочного круга усилилась. В Петербурге заключение Японией союза с Англией справедливо восприняли как враждебный акт, и это усилило аргументы противников компромисса. Война стала вопросом времени.

Но в середине 1903 г. появился новый шанс. Токио внезапно начал искать пути к согласию. В России же инстинкт опасности и острое желание избежать войны проснулись у самого царя. Он уже был готов к максимально возможным уступкам в Корее.

«Его Величеством окончательно принято решение допустить японцев к полному завладению Кореей, может быть даже вплоть до границы наших концессий по Тумень-ула к северу и до границы нашей концессии по Ялу к Западу┘ Государь полагает, что, уступив Японии в корейском вопросе, мы устраняем риск столкновения с ней. Обо всем этом Государь поручает Вам сообщить генерал-адъютанту Алексееву, дабы эта новая постановка служила для него директивой», – сообщает в телеграмме статс-секретарю Безобразову в Порт-Артур 24 июня 1903 г. управляющий делами Особого Комитета Дальнего Востока контр-адмирал Абаза (РГАВМФ, ф.418, о.1, д.5900, л.3).

Но Безобразов в докладе царю 28 июня 1903 г. настаивает на продолжении силовой бескомпромиссной политики: сначала «военно-политическое усиление на берегах Тихого океана», «изоляция Японии от содействия других держав», и только тогда «сговориться, но уже на более скромных для нее основаниях, нежели настоящие наши предполагаемые уступки» (РГАВМФ, ф.418, о.1, д.5900, л.4).

12 августа 1903 г. японский посланник в Петербурге Курино передает проект компромисса, где предусматривались обоюдное признание преобладающих интересов Японии в Корее и специальных интересов России в Маньчжурии, право каждой стороны принимать необходимые меры для поддержания своих интересов, взаимное признание права посылать войска для их защиты, для усмирения восстания или беспорядков (РГАВМФ, ф.418, о.1, д.5900, л.4 об.).

═

Бедствие во имя великих задач

═

Именно в этот момент проявился фатальный дефект механизма принятия решений. Полномочиями в разработке ответа на японские предложения царь наделяет не министерства и ведомства, а наместника на Дальнем Востоке генерал-адъютанта Алексеева, заведомого противника уступок в Корее. В письме Ламздорфу с предельной откровенностью выступает его геополитическое кредо, стоившее России горького поражения с невосполнимыми потерями:

«1) ...Корейскому полуострову суждено со временем стать достоянием России, 2) ...туда нас толкают те же неудержимые стихийные силы, которые постепенно расширяли пределы России от Урала до берегов Восточного Океана, заставляя нас мало-помалу распространять наши владения или наш протекторат на всю Среднюю Азию и наконец толкнули нас в Маньчжурию» (РГАВМФ, ф.32, о.1, д.201, л.5 об., 6).

И позднее, перед самой войной, в письме в тот же адрес от 28 января 1904 г.:

«┘вооруженное столкновение с Японией┘ хотя и будет великим бедствием для России, должно быть признано неизбежным. Можно отдалить его, но не устранить. Оно логически вытекает из несовместимости тех великих исторических задач, которые принадлежат России на берегах Тихого Океана, – с честолюбием Японии» (РГАВМФ, ф.32, о.1, д.123, л. 87, 87 об.).

Цинизм предельный – Алексеев признает, что война будет «великим бедствием для России», но считает ее неизбежной из-за призрачных «великих исторических задач»!

Алексеев затягивает с ответом японцам, но в конце концов вместе с российским посланником в Токио Розеном составляет проект предложений, в которых снова отрицается право Японии на использование Кореи в стратегических целях и проталкивается идея о «нейтрализации» северной части полуострова.

Тупик на переговорах делает войну все более реальной. Но на душе у царя неспокойно, и 29 декабря 1903 г. в Царском Селе он лично проводит совещание высшего руководства и просит ответить на главный вопрос: «Где меньше риска войны с Японией: при продолжении переговоров или прекращении оных?» (РГАВМФ, ф.417, о.1, д.5900, л.9 об.). Его убеждают в том, что нужно прервать переговоры, что жесткий подход – это лучшее средство избежать войны (РГАВМФ, ф.417, о.1, д.5900, л.10, 10 об.).

Японцы снова предлагают компромисс на основе их права использовать территорию Кореи в стратегических целях. Ответа нет. В начале января российские источники в Японии докладывают о ее масштабных приготовлениях к войне. Царь разрешает Алексееву провести мобилизацию на Дальнем Востоке, ввести военное положение в Маньчжурии и перевести на военное положение Порт-Артур и Владивосток, но запрещает ему вводить войска в нижнее течение Ялу, на корейскую территорию, опасаясь, что это спровоцирует войну (РГАВМФ, ф.417, о.1, д.5900, л.13 об.). Он даже допускает «самопроизвольное» занятие японцами Кореи. В телеграмме от 12 января Абаза сообщает Алексееву, что для царя «оккупация Кореи японцами не есть «casus belli» (РГАВМФ, ф.418, о.1, д.5900, л.14).

Нервы сдают у Ламздорфа. «Находя, что изменение в желаемом японцами смысле редакции соглашения затрагивает вопрос достоинства, – то не пострадает ли оно в большей мере, если мы┘ поддадимся враждебным нам влияниям соперничающих держав, которые одни получат прямые выгоды от не вызываемой жизненными интересами России вооруженной борьбы с Японией?» – с плохо скрытым раздражением спрашивает он Алексеева в письме от 26 января 1904 г. (РГАВМФ, ф.418, о.1, д.5900, л.15).

Ламздорф не ошибался в отношении других держав. Штернбург, посол Германии в США, вспоминал, что Теодор Рузвельт говорил ему: «В наших интересах, если война между Россией и Японией будет длиться долго, а обе страны истощат друг друга как можно больше, при этом территориальные противоречия не исчезнут даже после заключения мирного договора, чтобы в сферах своего влияния они оставались бы враждебными друг другу, как и перед войной. Это будет держать их всегда на грани войны и умерит их аппетиты в отношении других территорий».

(Трудно избавиться от впечатления, что в феврале 1945 г. в Ялте другой Рузвельт – Франклин Делано, легко идя навстречу просьбе Сталина о передаче ему Курильских островов, руководствовался той же логикой натравливания. Причем на сей раз эта логика сработала вполне.)

28 января по приказу царя и под председательством его дяди, великого князя Алексея Александровича собрались четыре министра: Куропаткин, Ламздорф, морской министр Авелан и Абаза. Тон задавал великий князь, «главный русский моряк». Он лоббировал интересы военно-морского ведомства, идею нейтральной зоны на севере Кореи. Ламздорф понимал, что переломить ситуацию нельзя, и не лез на рожон. Куропаткин, военный министр, был за то, чтобы разрешить японцам вводить войска на север Кореи до 39-й параллели без ограничений. И когда Авелан предложил поставить Японии новое условие: при вводе войск предварительно консультироваться с Россией, он не выдержал: «Всякое новое предложение Японии ныне повело бы к разрыву, а воевать нам из-за Кореи было бы большим бедствием для России» (РГАВМФ, ф.417, о.1, д.2823, л.112). Военный министр против войны – редчайший случай в мировой истории!

«Бедствие», о котором говорил Куропаткин, становится реальностью. Япония разрывает дипломатические отношения. Это фактическое объявление войны. Царь потрясен, он до последнего не верил, что японцы решатся на войну, и все еще надеется, что ее не будет. Абаза пишет проекты телеграмм царя Алексееву, в которых разрешается атаковать японские войска в случае их высадки по всей Корее. Но 8 февраля за собственноручной подписью царь посылает инструкцию другого содержания:

«Желательно, чтобы японцы, а не мы, открыли военные действия. Поэтому, если они не начнут действий против нас, то вы не должны препятствовать их высадке в южную Корею или на восточный берег до Гензана включительно. Но если на западной стороне Кореи их флот с десантом или без оного перейдет к северу через тридцать восьмую параллель, то вам представляется их атаковать, не дожидаясь первого выстрела с их стороны. Надеюсь на вас. Помоги вам Бог».

Бог не помог. Пока царь писал эту инструкцию, японцы уже атаковали, и не Корею, а Порт-Артур. Началась война.

═

* * *

═

После войны Япония и Россия сблизились. У них появилась общая цель – не допустить гегемонии американцев и англичан в Китае. 17 декабря 1907 г. на встрече с русским посланником Малевским-Малевичем влиятельный политик, министр связи Гото Симпэй воскликнул: «За то, что мы получили в Маньчжурии, мы заплатили жизни наших сынов и миллиарды народных денег. А англо-американские банкиры хотят прибрать это к своим рукам путем грязных финансовых махинаций». Это приглашение к союзу против англосаксов стало психологической матрицей, которая в апреле 1941 г. проявилась в беседе японского министра иностранных дел Мацуока в Кремле со Сталиным накануне подписания договора о нейтралитете. Мацуока ругал англосаксов, призывая как бы к союзу против них. Но времена уже были другие. Сталин, прожженный геополитик, отвечал осторожно, что, мол, мы тоже их не любим. Но не больше...

Прошло сто лет, мир сильно изменился. Но не изменилась психология геополитиков. Те же соблазны силового подхода, и те же ошибки, за которые платят простые люди. Что же, «история учит нас только тому, что она нас ровным счетом ничему не учит».

Токио