Власть не признает православных святынь

- Отец Борис, как бы вы оценили ситуацию с возвратом Русской Православной Церкви культурных ценностей, изъятых советской властью?

- Оценку этому дал Юбилейный Архиерейский Собор 2000 года. В своем послании президенту иерархи РПЦ утверждают, что процесс возвращения церковных святынь еще даже не начинался. И это действительно так. В 90-е годы Русской Церкви возвращено множество храмов, монастырей и движимого имущества, но все это передано ей только в безвозмездное пользование. Иными словами, Церковь не признается собственником ее святынь. Да и сами святыни государство таковыми не признает. В лучшем случае оно называет их имуществом.

Более того, в 90-е годы приняты два закона, которые фиксируют это положение и дают государству правовые возможности не возвращать церковные святыни. Например, Закон "О музейном фонде и музеях в РФ" от 1996 года касается движимого церковного имущества. По этому закону, в частности, все иконы, находящиеся в государственных хранилищах как часть музейного фонда РФ, не подлежат отчуждению. Это значит, что все, что находится, скажем, в Третьяковской галерее, не может быть передано Церкви. А там, как известно, находятся выдающиеся святыни нашей Церкви, например Владимирская и Донская иконы Божией Матери.

В Ярославском художественном музее находится Толгская икона Божией Матери, которая раз в год по разрешению светских властей и по запросу Церкви привозится в Толгский монастырь на богослужения, посвященные этой иконе, а затем увозится обратно. И так повсеместно.

Некоторое исключение составляет Великий Новгород. Там уже в начале 90-х годов благодаря согласию местных властей и инициативе архиепископа Новгородского Льва Церкви были возвращены мощи святителя Никиты Новгородского, а Софийский собор был передан в совместное пользование Церкви и местного музея. Церкви также была передана в пользование древнейшая святыня Великого Новгорода - икона Знамения Божией Матери. Она выставлена перед главным иконостасом Софийского собора в специальном киоте, защищающем ее от неблагоприятного температурного воздействия и от возможных актов вандализма. Тем самым она открыта для поклонения и в то же время выставлена как музейный экспонат. Это пример замечательного сотрудничества Церкви и государства, но о передаче святынь в собственность Церкви речи опять же не идет.

- А Закон "О свободе совести и о религиозных объединениях" от 1997 года как-то повлиял на ситуацию? Ведь он предусматривает право собственности Церкви на объекты, представляющие собой культурную ценность.

- Совершенно не повлиял. Действительно, в законе признается право Церкви на ее имущество, но дальше деклараций дело не пошло. Более того, в 2002 году принят Закон "Об объектах культурного наследия народов РФ", то есть о недвижимом имуществе: храмах, монастырских комплексах. В нем государство также продекларировало право Церкви на ее недвижимое имущество, но оставило за собой все возможности для того, чтобы не передавать Церкви то, что оно считает нужным оставить у себя.

- На ваш взгляд, это позиция государственной власти в целом или же скорее влияние отдельных чиновников, курирующих музейную сферу?

- Не думаю, что у государства есть выработанная и последовательная политика в отношении Церкви. Власть занимает скорее пассивную позицию. Зато очень активно музейно-искусствоведческое лобби, которое является носителем определенной идеологии. Эта гуманистическая по своему содержанию идеология сложилась еще до революции. Она получила развитие при советской власти, найдя точки соприкосновения с атеистической идеологией большевиков. В наши дни эта идеология звучит так: шедевры древнерусской живописи и архитектуры в наше время утратили свое узко конфессиональное значение, они являются национальным достоянием. Поэтому эти памятники должны остаться в собственности у государства, имея статус музейных экспонатов. О передаче их Церкви не может быть и речи.

Эта законченная и четко сформулированная идеология имеет в наши дни очень большую поддержку среди видных историков искусства, музейных работников. У нее есть много ревностных сторонников в различных государственных структурах. Усилиями этой влиятельной группы политика удержания церковного имущества успешно реализовывалась на протяжении 90-х годов. В итоге мы имеем сейчас два антицерковных по своей сути закона, которые не рассматривают Церковь в качестве партнера государства в деле культурного строительства. С точки зрения этого музейно-искусствоведческого лобби, Церковь - маргинальная организация, которая не может быть допущена на поле культурного строительства.

Должен заметить, что это серьезная стратегическая ошибка. Ведь Церковь является единственным общественно-политическим институтом, сохранившимся с дореволюционных времен, который и в наши дни продолжает развиваться. К сожалению, государство пока не выработало концепции взаимоотношений с Церковью. Всего, чего добилась последняя, она добилась собственными усилиями. И в некоторых других важных вопросах ее позиция находит понимание у государственных деятелей. Прежде всего это касается системы образования. Высокопоставленные чиновники Минобразования понимают, что современная школа не может развиваться, если Церковь будет находиться в той изоляции, в которой она оказалась при большевиках.

- Сторонники секулярного подхода к религиозным памятникам культуры аргументируют свою позицию тем, что Церковь в отличие от музеев не в состоянии обеспечить их сохранность.

- Отчасти Церковь соглашается с этими аргументами. Сохранение святынь - это общая проблема государства и Церкви. Никто из священноначалия не требует, чтобы все ценности единовременно или как-то стихийно были переданы Церкви. Здесь мы самые близкие и естественные союзники государства. И ошибка власти в том, что она не желает видеть культурного потенциала Церкви. Ведь если Церковь относится к памятникам древнерусской культуры, как к своим святыням, то она более, чем любая другая организация, заинтересована в их сохранности. Прежде чем Церковь сможет взять на себя ответственность за сохранение этих святынь, должно пройти довольно длительное время. Ей еще многому нужно будет научиться у музейных работников. Хотя где-то Церковь уже сейчас может взять на себя такую ответственность.

Примеров благотворного сотрудничества Церкви и музеев имеется немало. Взять хотя бы Третьяковскую галерею: храм святителя Николая в Толмачах стал ее домовой церковью. То же самое можно сказать и о соборах Московского Кремля.

В качестве наиболее замечательного примера сотрудничества Церкви и государства мне хотелось бы привести конкордат, заключенный в прошлом году между Православной Церковью и государством в Грузии. Власти этой республики признали культурные ценности, которые хранятся в государственных музеях Грузии, церковной собственностью. Иными словами, Церковь допущена грузинским государством к сотрудничеству в деле сохранения культурных ценностей.

- То есть получается, что разрешить спор по поводу возврата отобранного у Церкви имущества возможно только при участии высшего руководства страны?

- Я так не думаю. Возможно, осторожная политика российского руководства в религиозной сфере вполне оправданна. Само общество должно сделать усилие для того, чтобы разрушить стену непонимания между Церковью и светской культурой.

- Недавно в средствах массовой информации появились сообщения о том, что Министерство культуры якобы намерено фактически упразднить Центральный музей древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева. При этом фонды музея планируется передать в Третьяковскую галерею. Как вы относитесь к этим планам?

- Я не знаю, насколько Музей имени Андрея Рублева обременителен для государства и насколько оправданна необходимость его упразднения. По идее этот музей должен быть главным центром по изучению древнерусской культуры и искусства. Там работает очень много высококвалифицированных специалистов. Но я думаю, что Министерство культуры достаточно компетентно, чтобы принимать те или иные решения. Что касается фондов музея, то можно быть уверенным, что после передачи в Третьяковскую галерею они не пропадут. Речь идет просто о переводе из одного государственного хранилища в другое. А вот о судьбе научных сотрудников музея следовало бы подумать в первую очередь.