ЦЕРКОВНАЯ общественность, еще недавно следившая за официальной полемикой вокруг богословских трудов московского священника Георгия Кочеткова, вновь погрузилась в атмосферу ожидания. Миновало лето, прошло октябрьское заседание Священного Синода РПЦ, а дальнейшая судьба автора нашумевших работ, как и его многочисленной московской общины, остается неопределенной.
С некоторых пор на этом участке информационного поля наступило явное затишье. Оно не прерывается ни некогда весьма активно комментировавшим события сайтом Strana.ru, ни заинтересованными сторонами. Даже маргинальный "Благодатный огонь", печатный орган православных ультрафундаменталистов, только недавно воспроизвел уже давно неактуальный текст заключения еще московской комиссии, работавшей под руководством протоиерея Сергия Правдолюбова (в "НГР" много писалось о несостоятельности и даже фальсифицированном характере ее выводов).
Затягивающееся молчание по делу отца Георгия Кочеткова может служить косвенным основанием для некоторых предположений. Если голоса не подает никто, то, надо думать, события разворачиваются так: Синодальная богословская комиссия свою работу закончила, и итог, вероятно, устроил всех. Еретика из отца Георгия Кочеткова не получилось, равно как и признать его работы "совершенно православными" оказалось невозможно. Теперь надо решать вопрос о дальнейшем приходском служении отца Георгия, ради чего, собственно, разбирательство и затевалось.
Как известно, самое трудное решение - то, которое могло бы устроить всех и при этом быть настоящим деянием, а не его имитацией. При этом наивно ожидать чего-то, что выходило бы за рамки логики компромисса. "Делу Кочеткова" в общей сложности уже не один год, в него по-разному вовлечены многие известные православному миру люди. Учитывая все это, естественно полагать, что "в интересах мира церковного" ожидаемое патриаршее решение будет направлено на прекращение дальнейшего раскачивания ситуации. Возникает резонный вопрос: возможно ли это?
Думается, что на него возможен положительный ответ в том случае, если достигнутый на сегодня хрупкий баланс перевести в новую, более динамичную форму.
Известно, что существуют разного рода компромиссы. В одном случае, например, ситуация консервируется в наивной надежде, что "все само успокоится". Чаще всего она не оправдывается, потому что законсервированная проблема остается проблемой, сколько бы люди не делали вид, что она исчезла. Другое дело, когда признаются и сама проблема, и ее дискуссионность, и, следовательно, наличие различных подходов к ней. Тогда открывается возможность полемики, которая отталкивается от практического опыта, а не от чьих-то отвлеченных мнений или субъективных впечатлений. Это заведомо более продуктивно и жизнеспособно, здесь куда больше шансов найти реальные выходы и плодотворные для Церкви решения.
Возвращаясь к "делу Кочеткова", стоит вспомнить, что его истоки, по существу, коренятся в разных, иногда почти антагонистических взглядах на актуальную для нынешней церковной жизни проблему воцерковления современных взрослых людей. Она особенно остра потому, что абсолютное большинство наших соотечественников - люди с атеистическим прошлым, лишенные реальных (а не вымышленных) православных традиций и корней.
Само наличие проблемы наконец-то не оспаривается никем. Теперь на первый план выходят вопросы о практических формах воцерковления, о том, как помочь ищущему человеку войти в Церковь и укорениться в ней. Священник Георгий Кочетков рискнул предложить некий систематический подход к проблеме, естественно, давая этим повод для вопрошаний, несогласий и даже полного неприятия. Но разве не очевидно, что всяческие недоумения по этому поводу лучше разрешать, обсуждая именно реальный опыт. Автору этих строк уже приходилось на страницах "НГР" высказывать сожаление о том, что Русская Православная Церковь до сих пор лишена возможностей изнутри всерьез обсуждать злободневные и неизбежно спорные вопросы, что способствует не "миру и согласию", а растущему размежеванию, доходящему до растаскивания Церкви на враждующие лагеря и группировки.
Неприемлемость подобных явлений понятна. Тогда стоит ли консервировать накапливающиеся проблемы и при этом пренебрегать редкой на сегодняшний день возможностью всесторонне, мирно и заинтересованно рассмотреть уже существующий в Церкви реальный опыт? Если он кому-то видится даже столь дискуссионным, что его массовое восприятие кажется преждевременным, то и в этом случае меньше всего оснований его игнорировать и тем более запрещать "до лучших времен". Куда проще и целесообразнее придать этому опыту характер открытого для всех начинания. Это вполне соответствует исторической практике Русской Православной Церкви, когда, например, еще до революции 1917 г. в отдельных приходах правящие архиереи (а в 30-е гг. и сам Синод) разрешали настоятелям служить с открытыми царскими вратами на русском языке с чтением "тайных" молитв вслух. Зачем заведомо бояться ошибок, в том числе в переводах, когда есть возможность церковно их исправлять? Вспомним при этом, сколько с XVI в. у нас всего сказано о всяческих неточностях, даже несуразностях и серьезных ошибках в ныне общеупотребимых церковно-славянских богослужебных текстах. Против такой постановки вопроса не возразят даже наши старообрядцы и зарубежники.
В заключение предлагаем читателям самим подумать, кто в конце концов выиграл оттого, что четыре года назад был фактически ликвидирован единственный на всю громадную Москву приход, в котором с ведома церковных властей осуществлялась последовательная и целостная миссионерская деятельность.