Лауренсия, Лаура, Лара┘

Главный балетмейстер Михайловского театра Михаил Мессерер сделал редакцию спектакля Вахтанга Чабукиани, а театр таким образом отметил столетие неистового танцовщика Кировского театра и яркого хореографа.

Спектаклей Чабукиани в репертуаре нет. И в числе самых знаменитых хореографов, где-нибудь рядом с Леонидом Якобсоном, он не значится. «Лауренсия», которую с горящими глазами вспоминает то поколение, которое видело ее в довоенной ли премьере, после войны – в Ленинграде или уже в пятидесятые – в Москве, или и вовсе в Тбилиси, хотя и была сочинена по пьесе «феникса испанского театра» Лопе де Вега, ушла в историю. Чтобы вернуть ее, лучше всего изобрести машину времени и отправиться смотреть первоначальный спектакль – с Натальей Дудинской и самим Чабукиани. Увидеть Стуколкину, Шелест, поперебирать составы разных лет. Но выйти из театра здесь и сейчас – где рядом метро и никакого сталинского духа. И понять, что прошлое часто воспринимается конспективно. И на один шедевр – много чего в репертуаре и в жизни вокруг. И сегодня требовать от театра, которому еще расти и расти, в этой стране и в этих условиях, – того спектакля и того исполнения – нелепо. Есть память. Есть возможности. И есть компромисс. Это – «Лауренсия» Михайловского театра. Здесь и сейчас – спектакль яркий и интересный. Но не такой.

Главный герой памяти – не заглавная героиня, а ее жених Фрондосо. И его исполнитель. У Михайловского театра главный премьер Марат Шемиунов – артист комического плана и далеко не виртуоз, вообще из танцевальных талантов у него только способности к переноске балерины: прогуляться вокруг сцены с партнершей на вытянутой вверх руке ему удается гораздо лучше, чем проскакать тот же круг в коде. Что можно требовать от спектакля с таким героем? Не вышло откровенной пародии – уже достижение. Главная героиня – прима Ирина Перрен была в меру технична и в меру выразительна – в собственную меру, очень спокойную. Для труппы «Лауренсия» по определению спектакль более опасный, чем «Лебединое озеро» (предыдущая, осенняя, громкая премьера театра). Потому что требует качественного характерного танца, с манерой, настроением и темпераментом – и умения вносить нюансы в классический – не хуже «Раймонды». Нужен внятный классический кордебалет, который может дифференцировать лирический танец от победных плясок – не только в темпах. Нужны нюансы в движениях рук, головы, корпуса. В общем, качественная и единая школа, которой труппа сейчас не отличается. Но то, что поставлено в плане «редакции», исполнителям по силам и возможностям.

Здесь много нестыковок. Для тех, кто зачисляет «Лауренсию» в драмбалеты: в программке про либретто вообще забыли упомянуть, даже Лопе де Вегу. Оформление взяли московское – Рындина, хотя в Петербурге уместнее было бы выбрать здешний вариант – Вирсаладзе. Похоже, еще добавились вкусы возобновителей: только Вячеславу Окуневу могло прийти в голову нарядить Лауренсию на свадьбу в ночное неглиже и создать на сцене неразборчивое и месиво довольно мутных красок. Да и в декорациях возобновления Олега Молчанова спектакль не испанистый – нечто неопределенное, далеко не знойное и не деревенское (то ли света в театре по-прежнему не хватает). За Испанию отвечала яркая, по-балетному выпукло звучащая музыка Крейна. У дирижера Валерия Овсяникова михайловский оркестр звучал достойно, но эту музыку можно было исполнить качественнее.

Испания не была чрезмерна и в действии. Здесь никто не встает на дыбы и не закусывает удила (нет знаменитого по истории коня, на котором влетал разгоряченный победами в боях Командор, – он является пешим ходом). Все на уровне среднестатистического балетного спектакля Михайловского театра, где накал страстей «Дон Кихота» немногим больше эмоций «Спящей красавицы». Игровые сценки заучены по слогам, а темперамент изображен резкими движениями. С манерами тоже непросто – от Фрондосо, тычущего в командора арбалетом, самого командора, машущего шпагой не более вменяемо, чем Фрондосо – дубиной, до девушек, которые несут стирать белье, ласково его оглаживая. А уж как Паскуала строит глазки солдатам┘ Но она-то у Сабины Яппаровой резвая (хотя не танцем), а вот Паскуала Оксаны Бондаревой такая неповоротливая┘ В общем, кто что умеет: Командор корчился птичьими ужимками Ротбарда, изнасилованная Хасинта и Лауренсия по очереди изображали сумасшедшую Жизель. Впрочем, спектакль оказался вполне внушаем старшему поколению. На свадьбе алькальды – Андрей Брегвадзе и Сергей Мохначев – были и забавны, и тактичны, и с достоинством ответственности за деревню. За темперамент отвечали солисты фанданго Андрей Касьяненко и Александр Омар, а девушка им досталась негнущаяся и статичная – рыба, клацающая зубами. Перегнуть ее в финале танца на шаль (как было в изначальной постановке) не решились – мужчины удерживали вдвоем.

В свадебном па де сис замена редактором горюющей Хасинты на безымянную танцовщицу оказалась несколько спорной. В первом спектакле была идея единения деревни – и в горе, и в радости, и Хасинта оставалась рядом с невестой именно потому, что деревня ее поддерживала и утешала, и именно потому, что ее присутствие на свадьбе готовило к последующей мести (Лауренсию защищал конкретный жених, Хасинту, у которой жениха не было – защищала деревня). В результате на свадьбе отплясывали бесцветные подруги и их кавалеры (всем трио девицы принципиально не вертелись, их «вывинчивали» чуть более техничные партнеры). Веселья особого все равно не получилось. У главного героя казалось слишком много нескладных конечностей, а героиня все станцевала, словно на одной ноте.

Закончилась вся история штурмом замка. Мужчины бродили у замка с топорами, пока обиженная командором Лауренсия не вытолкала их со сцены, а следом подняла дам. Они потанцевали, словно вилисы, и двинули не штурм. Дальше был взрыв энергии: на занавес проецировали полуфоном кадры штурма замка из старого спектакля. А потом – раздавленный крестьянами, как Саломея щитами, – командор, его вздетый на пику шлем и пляс экстаза – то торжество «перемоги», которое еще не задумалось о «потом».

Из приемов создания «спектакля по мотивам» Михаил Мессерер выбрал адаптированную редакцию, в которой изменены даже сохранившиеся танцы и сцены. Другой вариант – когда уцелевшие фрагменты связаны самостоятельными сочинениями редактора – не так давно показывала труппа Юрия Петухова в «Спартаке» Якосбона. Лично для меня второй вариант работы кажется более верным, но спектакль получился лучше в Михайловском. А идеальное восстановление – максимально приближенное к тому, «как было», – сейчас по силам разве что Мариинке и Большому.

Новая премьера – беспроигрышный маркетинговый ход. Утвердившегося в мире «Спартака» Большого театра сейчас можно пересилить лишь столь же энергичным и занимательным балетом. А еще есть изюминка – «Лауренсия» – спектакль из-за «железного занавеса». Хотя по-настоящему это балет для Мариинки (где время от времени брались за дело – да воз и ныне там, а участники попыток – «иных уж нет, а те далече»). За «Лауренсию» с еще не занявшейся поисками смысла жизни Вишневой и восстановленную так, как был сделан фрагмент для Мариинского фестиваля, думаю, балетоманы (и не только) продали бы душу. Но «Лауренсия» появилась в Михайловском. Какая ни есть – она есть. Глупо упрекать ее постановщиков в том, что вышла вместо Лауренсии сокращенно-упрощенная Лара. Спектаклю место на сцене, а не в пыльных сундуках легенды.