Сладкая месть

Молодая красивая русская проститутка Тамара (Ирина Потапенко) любит уже не молодого и не особо красивого водителя Алекса (Йоханнес Криш). Учит его без запинки произносить слово «достопримечательность», ласково гладит по голове и обещает, что скоро они закончат жизнь нелегалов, ограбят банк и начнут честно трудиться. Но любителей находить «русскую тему» в любом фильме, где есть персонаж-соотечественник, ждет разочарование. Тамара погибнет на тридцатой минуте, а Алекс уедет в далекую деревню. То ли чтобы построить счастье в одиночку, то ли чтобы отомстить за смерть подружки полицейскому, обитающему в той же идиллической местности.

Фильм Геца Шпильмана «Реванш», хоть и номинирован на «Оскар» и получил охапку призов на минувшем Берлинале, в русском прокате обречен остаться незамеченным: судьбе единственного соседа «Аватара» по дате выхода не позавидуешь. К тому же «Реванш» - кондовейший европейский мейнстрим со всеми атрибутами: политкорректностью, заторможенностью и вежливой жестокостью, уж чему-чему, а европейскому мейнстриму среди предновогодних радостей делать точно нечего.

«Реванш» с начальных кадров и с первых же виньеток сюжета заставляет вспомнить «Импорт-экспорт» Ульриха Зайдля, еще одно австрийское полотно о продажной любви и непокупной ненависти. Но если Зайдль ударялся в лиризм и на выходе получался какой-то «Мимино» (что в контексте европейского кино уже удача), Шпильман работает куда более размашисто и никаких сантиментов не терпит. Он не скупится на красивые кадры и мощные образы, что «Реваншу» придает некоторую латинистую вычурность: Шпильман бьет красным цветом по глазам, увлекается общими планами, упивается буколистическими деревенскими пейзажами, и становится уже каким-то Рейгадасом, исключительным маньеристом.

Начинается «Реванш» с вида стоячей воды, в которую плюхается камень. Читай, жил себе тихо, и вдруг ≈ бах! И круги пошли, круги. Вообще, Шпильману здесь свойственна какая-то странная манера отделять образы от действия ≈ они тут выполняют роль то ли брехтовских зонгов, то ли просто интермедий. Расшифровывают то, что несет в себе действие. И это при том, что действие явно и глубже, и выразительнее всех образов, какие только Шпильману могут прийти в голову.

Окончательно в буйстве красок Шпильман утверждается, когда вырывается из одного фактурного пространства ≈ борделя, в другое ≈ на природу, к деревцам, птичкам и речкам. Казалось бы, тут и вмазать контрастами, но нет. Камера цепляется за сельскую идиллию, и навести оптику на кошмары подсознания, раз уж на то пошло, у Шпильмана не хватает сил. И приходится обходиться старыми проверенными методами.