Федосеев-сан

Играть сочинения неизвестного композитора, да еще написанные в 50–60-х и никогда не звучавшие, – это сам по себе поступок, требующий от соучастников, то есть слушателей, некоего анализа. Конечно, БСО им. П.И. Чайковского и маэстро Федосеева очень любят в Японии, но только ли поэтому музыканты взялись исполнять сочинения японца Юзо Тоямы (а не, скажем, популярного Такемицу)? Причем сразу две премьеры – Концерта для скрипки с оркестром, написанного в 1956 году, и Рапсодии для оркестра, сочиненной в 1967 году, – случились на последнем в этом сезоне концерте коллектива в Большом зале консерватории.

Но начали все-таки с Прокофьева – с сюиты из оперы «Война и мир», которая удалась оркестру и была сыграна столь же естественно, как музыка Свиридова – их бесспорный конек. Прокофьевские бесконечные летящие, парящие, изгибающиеся мелодические линии были легки и естественны, струнные пели красивым звуком, духовые даже не думали им мешать: напротив, играли не менее красивым звуком, не нарушая баланса.

Но маленькая сюита быстро закончилась и настал черед прокофьевского Второго скрипичного концерта и выхода на сцену приглашенного солиста – японского скрипача Эйджи Араи. Музыкант не знаменит в мире, зато хорошо известен в Японии и как концертирующий солист, и как концертмейстер симфонического оркестра NHK, и как один из создателей квартета «Morgauga».

С первых тактов концерта Прокофьева стала ясна причина незнаменитости Араи – очень камерный звук и столь же камерный, рассчитанный на узкий круг слушателей энергетический посыл. Но в остальном Араи показал себя как очень умный, с прекрасной техникой и выпестованным европейским вкусом музыкант. В прокофьевском опусе ему, пожалуй, не хватило масштабности – недоставало дерзости в прорисовывании прокофьевской графики, зато в скрипичном концерте своего соотечественника – немного наивной, очень национальной, гуляющей в зоне пентатоники, но при этом вписанной в канву европейских классических форм музыке Юзо Тоямы он сумел раскрыть и собственную энергетику.

Музыка, на которой вряд ли бы заострилось внимание, будь она сыграна другим музыкантом с другим оркестром и дирижером, здесь действительно запомнилась и произвела впечатление. Как и исполненная в завершение вечера Рапсодия для оркестра, которую Тояма также создал в соответствии с европейскими канонами формы, правда, низведя их к самым простым. Рапсодия трехчастна, с контрастной серединой, где он написал изумительное по красоте соло флейты, блестяще исполненное солисткой БСО Марией Федотовой. Обрамляющие этот изысканный «флейтовый оазис» начало и финал выдержаны в маршевых ритмах. Здесь акцент сделан на группу ударных инструментов, причем создается аллюзия на ритмы и образы, возникающие при присутствии на шоу японских барабанщиков.

В финале Рапсодии, который Владимир Федосеев с невероятным энтузиазмом исполнил и на бис, марш модулирует в более динамичный жанр карнавального шествия-танца. Композитор благодаря грамотному использованию тембровой красочности ударной группы пишет совершенно зримые образы: создается ощущение, что на сцене БЗК танцуют не только люди, но и пагоды, и расписные праздничные японские змеи. И вся эта очень наивная, по-японски мелодичная и по-классически старомодная музыка вдруг вызывает колоссальную волну соучастия в зале, и оказывается, что этот японский праздник глянулся не только Владимиру Федосееву, который с невероятным и неожиданным увлечением разобрался во всех нюансах партитуры и с огромной эмоциональной отдачей ею продирижировал, но и публике, которая, наверное, опасаясь, ждала от «современного японца» какого-нибудь авангарда, а получила две симпатичные зарисовки из мирной жизни страны, где, как нас учили в школе, восходит солнце.