Вторая подножка

	Катрин Денев поздравляет Бьерк, исполнительницу главной роли в ленте Ларса фон Триера.

"МЫ странно встретились и странно разойдемся". Почему-то именно эти строки из романса пришли на ум, когда позавчера вечером кинобомонд начал восхождение по Каннской лестнице. 53-й Международный Каннский кинофестиваль, начавшийся экстравагантно под проливным дождем, продолжавшийся в просмотровых залах программой, вызвавшей недоумение своей слабостью, закончился под свист, хохот и улюлюканье собравшихся журналистов (речь пока только о "тусовке" на красной лестнице перед церемонией оглашения лауреатов). Впрочем, сами журналисты, заполнившие соседний с главным зал примерно на две тысячи мест, где на большом экране шла прямая трансляция церемонии закрытия, со стороны являли собой, очевидно, зрелище уморительное. Напуганные прошлогодним опытом, когда в зал для трансляции не пустили мужчин без бабочек и дам без вечерних платьев, журналисты прибыли в свою пресс-резервацию при полном параде. И вся эта публика, мало чем отличавшаяся от сидящей в соседнем зале, резвилась самым неподобающим образом. И было отчего, поверьте. Во-первых, разочаровало отсутствие звезд первой величины. Кажется, такого бедненького звездного неба Канны еще не видели - кроме Катрин Денев и Сандрин Боннэр, никто из V.I.P. не почтил своим присутствием театр Люмьера. Вряд ли таким образом знаменитости выразили свое "фэ" фестивалю, как предположили самые радикальные здешние умы. Просто так сошлись небесные звезды. Но скорее - не сошлись. Во-вторых, прибывающие гости (в первую очередь дамы) поражали экстравагантным безвкусием. Появление каждой второй гостьи сопровождалось бурной реакцией пресс-зала и разноязычными комментариями, на вкус очень солененькими. Вот выплыла из лимузина дама - ровесница если не века, то полувека точно (никто так толком и не понял, кто это: одни говорят, что меценатка, другие - что вдова шейха). Дама была без пяти минут голой - все интимные прелести ее 58-го размера откровенно просматривались из-под длинного, но абсолютно прозрачного платья с редкими бархатными цветами, прикрывающими самые невинные части женского тела, вроде лопатки или колена. Вслед за ней из подкатившего "Мерседеса" выпорхнула дама (тоже, кстати, никем не опознанная, но тут же окруженная суровыми секьюрити), чьи прелести вообще не были ничем прикрыты, не считая треугольничка внизу живота и почти невидимой миру накидки. Веселью журналистов не было предела, и даже полицейские, расставленные через несколько метров по периметру пресс-зала, по-полицейски сдержанно, но по-человечески искренно прыскали в кулак. Любимец женщин Джереми Айронз, член жюри, с не свойственной ему экзальтированностью размахивал руками, отчего на первом плане все время оказывались рукава-юбочки в стиле Пьеро, сантиметров на пятнадцать длиннее рукавов смокинга. Катрин Денев... Ладно, о Катрин Денев aut bene, aut nihil, но - беречь бы надо уходящую натуру, на худой конец - причесывать. Но вообще, говорят, во Франции сейчас лохматость в моде.

Кадр из фильма "О брат, где же ты?"

Но вот наконец закончился "лестничный проход", и Каннский фестиваль вступил в фазу кульминации. За последние несколько лет здесь такого напряжения перед оглашением лауреатов, кажется, не испытывали, во-первых, потому, что слишком хорошо помнили прошлогодний непредсказуемый триумф явных аутсайдеров конкурса, во-вторых, потому, что каннское безрыбье-2000 давало слишком большой простор для кулуарных догадок. От Люка Бессона и Ко ждали выбора: либо жюри повернет взор на Восток, либо пойдет на поводу у общественного мнения, снисходительно-доброжелательно отнесшегося к азиатскому кино и всем сердцем принявшего американскую комедиографию с примкнувшим к ней Ларсом фон Триером. Яростные споры вокруг картины фон Триера "Танцующая во мраке" ("Dancer in the dark") не смолкали пять дней от премьеры до закрытия фестиваля. Французская пресса захлебывалась от восторга - "новое слово", "блистательный", "эксперимент со знаком плюс" и т.п. Кроме газеты "Фигаро", самой уважаемой по части оценок событий культуры, назвавшей "Танцующую..." попыткой "спутать разнообразие и эклектику, эпатажи и эксперимент, легкость и легкомыслие".

Жюри под предводительством Люка Бессона не пошло ни туда, ни туда. Оно практически открестилось от американского кино, дав только приз за сценарий Джону Ричардсу за фильм "Няня Бетти" Нила Лэбьюта и оставив за бортом прелестные комедии "О брат, где же ты?" и "Еда между делом, женщины между делом". При этом второстепенные, скажем так, предпочтения были отданы азиатскому кино. Приз жюри получила 20-летняя иранский режиссер Самира Махмалбаф за фильм "Черные доски" об иранских курдах - тяжелая, но очень изящная картина. (Самире пришлось поделить этот приз со шведом Роем Андерсоном, удостоившимся внимания жюри за фильм "Песни со второго этажа" - это для любителей Кафки.) Лучшей режиссерской работой была признана картина тайваньца Эдварда Янга. "Один и два" - укороченная, осовремененная и перенесенная на Тайвань "Сага о Форсайтах", короткая летопись отдельно взятой тайваньской семьи. Присуждение приза за лучшую мужскую роль Тони Ленг Чай-Вай (гонконгский фильм "Состояние любви") было совершенно неожиданным.

Правда, у него и особых конкурентов-то не было, ну разве что Джордж Клуни в картине Джоэла Коэна "О брат, где ты?", проявивший неожиданный и недюжинный комедийный талант. Впрочем, если открещиваться от американского кино, так открещиваться. А вот что было предсказуемым, так это Гран-при, по крайней мере для автора этих строк, - пройти мимо китайского фильма "Дьяволы на пороге" было бы непростительно. Почти трехчасовая черно-белая лента, повествующая о жизни глухой китайской деревни 40-х годов по соседству с японскими оккупантами, в первые 30-40 минут вызывающая скрежет зубовный от непонимания и отсюда - неприятия незнакомых восточных реалий, вдруг оборачивается (для тех, кто сдуру не ушел), абсолютно знакомыми, гораздо шире, чем привычно европейскими, нормальными человеческими, вечными проблемами, которые знать не знают, что "Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись". "Дьяволы на пороге", которые поначалу появляются в деревушке в облике двух пленных - японского офицера и его переводчика-китайца, переворачивают представления о Боге и дьяволе, о Добре и зле: дьяволы необязательно приходят извне, они живут в душах до поры до времени тихо и незаметно, но, проснувшись, они вырываются из душ и несут смерть и кровь всем, кто не знает Бога.

Павел Лунгин войдет в историю Каннского фестиваля как режиссер - обладатель приза, не имеющего прецедента, - "специальный приз жюри за подбор актеров" ("casting"). Разумеется, если такой приз и надо было учреждать, то только ради Лунгина - непрофессиональные артисты, жители городка, в котором снимали фильм "Свадьба", естественны и органичны настолько, что поневоле засомневаешься - может, хитрит Лунгин? Конечно, не хитрит: массовка "Свадьбы" - это, пожалуй, самое естественное и не фальшивое, что есть в картине. Давайте оставим фильм Павла Лунгина для "внутренних разборок", которым еще наверняка будет в России и время, и место. Но как бы ни относиться к этой российской версии "Богатые тоже плачут", то, что Каннский фестиваль Россию приметил и в гроб сходя, благословил, - радостно.

"В гроб сходя" не просто так вспомнилось. Трудно было предположить, что "Танцующая во мраке" ничего не получит. Уже само разделение поклонников и хулителей картины на кланы сулило интригу. Французская пресса вкупе с остальными поклонниками кричала "гениально!", остальные наблюдатели пытались мягко противостоять. И тем не менее то, чего опасался обозреватель "НГ" (см. номер от 20.05.2000), случилось. Ларс фон Триер, рассчитывавший на Золотую пальмовую ветвь еще четыре года назад, когда привез в Канны великолепный фильм "Рассекая волны" и получил за него "всего лишь" Гран-при, наконец добился вожделенной "веточки". А исполнительница главной роли - исландская поп-певица Бьорк - стала лучшей актрисой Каннского фестиваля.

Что касается Бьорк, она действительно хороша. Или - скажем точнее - неплоха. Хотя Анна Томсон ("Еда между делом, женщины между делом") или Рене Зельвегер ("Няня Бетти") могли бы составить Бьорк неплохую конкуренцию.

Мог ли Ларс фон Триер не получить Золотую пальмовую ветвь? Наверное, не мог, и это грустно. Почему грустно? Да потому, что фильм Ларса фон Триера несет в себе одну-единственную изюминку - радость эпатажа. Эпатажа талантливого, но при этом совершенно пустого. Фильм фон Триера оказался действительно пустым - эклектика хороша только в том случае, когда она заранее собрана в виде мозаики. Или когда она сама себя заранее декламирует, как, допустим, в "Криминальном чтиве".

Каннский фестиваль подставил себе вторую подножку. Первую - в прошлом году, когда выбрал хороший, но на общем фоне затерявшийся фильм "Розетта". Вторую - сейчас.