Этот грозный объект - реальность

	Король бокса в фильме Герда Крошке "Король бокса".

И ВПРЯМЬ не знаешь, где потеряешь, где найдешь. Международный фестиваль документального кино в Нионе сулил арт-house, ретроспективы, мастер-классы, прочие раритеты и меньше всего - актуальную публицистику, да еще с гражданским пафосом, на манер стыдливо позабытой советской. По части изысков авторского документального кино Нион, как всегда, не обманул. Вот несколько примеров буквально навскидку. Ретроспектива молодой, но уже знаменитой документалистки из Токио Наоми Кавасе, восхитившей аудиторию автобиографическими миниатюрами в жанре традиционных японских трехстиший. Уникальные архивные разыскания и монтажные картины Ерванта Геникяна и Анжелы Риччи Луччи - знаменитой пары из Италии. Часовой фильм Криса Маркера об Андрее Тарковском, собравший битковый сеанс. Безжалостный документальный эпос нескольких поколений американской семьи - язвительная антитеза мифологии "американской мечты". Леденящая душу экранная исповедь гея из Австралии, потерявшего друзей, ставших жертвами СПИДа. Было столько всякого разного, что вывести запечатленный поток реальности в некий магистральный сюжет, в удобочитаемый мейнстрим, было бы непростительным насилием. Лучшие сюжеты дарили редкую по нынешним временам радость познания, погружения в неизведанные глубины жизни через экранные образы.

И все же при всех сюрпризах и неожиданностях, которые ежедневно преподносил нионский экран, трудно было даже помыслить, что в один прекрасный день представленные на фестивале "образы реальности" войдут в резонанс с тем настроением радости-печали, что накатывает накануне праздника Победы на каждого из нас. В последний просмотровый день - 7 мая - на экране сошлись картины о войнах ХХ века. "Узники войны" ("Prizoners of the war") -- мартиролог безвестных жертв двух мировых и нынешних региональных войн, зарытых в братских могилах по всей Европе. Авторы - Геникян и Риччи Луччи - актуализируют хронику массовых захоронений. Ясно, что российские сюжеты доминируют. Архипелаг Гулаг - наша география и наша история. В конкурсе был четырехчасовой видеогигант "Гулаг, белый квадрат на белом поле", коопродукция Франции и России - самая полная и подробная на сегодняшний день киноэнциклопедия преступлений сталинщины, созданная по заказу канала "Артэ" французского телевидения. Работа Нелен Шателен и Иосифа Пастернака, автора памятного "Черного квадрата", притягивает свежим подходом к теме и к материалу даже тех, кто неплохо осведомлен о самом черном периоде новейшей русской истории. Особенно интересны синхронные интервью с бывшими узниками Гулага, снятые на Севере, на Печоре и в Воркуте, да и архивные кадры, среди которых много впервые опубликованных, использованы нетривиально, в новых монтажных связях.

Но по силе эмоционального воздействия на первое место хочется поставить "Crazy" Хедди Хонигманн (кадр из фильма опубликован в "НГ" 4 мая в первом репортаже из Ниона). Следует объяснить, почему именно эта картина, не получившая никаких призов в Нионе, производит такое впечатление.

"Crаzy" - это прослоенный хроникой, фильмотечной и частной, из домашних видеотек, блок синхронов с голландскими военными, участниками миротворческих акций ООН, начиная с первой в 1950 году в Корее вплоть до последних в Югославии - в Боснии и Косово. Между ними - Ливан, Камбоджа, Руанда┘

Высокое мастерство портретирования сродни искусству психоаналитика. Становится ясно, что "голубые береты" возвращаются домой не с победой-это всего лишь риторика, а с психической травмой на всю оставшуюся жизнь. И в этом смысле масштабы войны не имеют значения. С точки зрения солдата, познавшего на войне простую мудрость защищающейся от смерти жизни, нет принципиальной разницы между войной полномасштабной и так называемыми "военными конфликтами". Крыша едет у всех воевавших, видевших лицо смерти, и красивые слова напутствий типа "вы делаете историю" не спасают и не охраняют. Вот почему автор назвала свою картину "Crazy", отослав зрителей к двум культовым песням под этим названием - обе они, и антивоенный зонг "Сила", и песня о любви в исполнении Петси Клайн - звучат с экрана, доводя гражданские чувства (если они имеются) до эмоционального экстаза, сравнимого разве что с реакцией на финал "Белорусского вокзала". Сильной и точной рукой Хонигманн режиссирует сострадание публики к голландским ветеранам-миротворцам, пожилым и совсем молодым, как тот парень с треммором рук, что поджег свой дом, а сам лег в постель, чтобы больше ничего не вспоминать и не чувствовать.

Потрясение от голландской картины мне не с чем сравнить в отечественной документалистике наших дней. Наше кино ведет себя так, будто нет у нас афганских и чеченских ветеранов, нет убитых и покалеченных, будто вооруженные конфликты обходят нас стороной. Не стану здесь вдаваться в анализ причин этой уродливой и стыдной ситуации, порожденной прежде всего нашими представлениями о свободе как о полной и сладостной безответственности. Только политические последствия столь странного молчания по поводам, о которых бы надо криком кричать с экрана, очевидны. Это поражение в информационной войне и связанное с ним негативное общественное мнение на Западе в отношении наших действий в Чечне. Мы боимся быть заподозренными в ангажированности и конъюнктуре - чего доброго, прослывешь патриотом и потеряешь репутацию. Западным документалистам подобные комплексы неведомы. Пакет австрийских антифашистских видеоклипов, включенный в нионскую программу буквально накануне открытия, привнес в атмосферу фестиваля дух морального беспокойства художников о судьбах мира, извините за высокопарность. Летопись общественного протеста против фашизации австрийского парламента, обработанная в компьютере и снабженная остроумными слоганами, - прежде всего гражданский жест хроникеров австрийских электронных СМИ. Это их "песни о главном" в актуальном жанре видеоарта.

Поименованные картины пролетели мимо наград - актуальность затеняет экзистенциальный пласт, без которого не создать "нетленку". Довлеют гнев и злоба, тут ни убавить, ни прибавить. Тем не менее есть огромное нравственное наслаждение от ожога правдой, от прикосновения к живой, пульсирующей реальности. Насыщенные нионские программы давали множество поводов для дискуссий о природе документализма как эстетического феномена. В конечном счете наша вера в то, что кинодокумент идентичен реальности, опирается на негласную конвенцию, к которой мы, становясь зрителями, стихийно присоединяемся. Юрий Тынянов в свое время высказался наотмашь: "Врет, как документ". В эпоху все большего доминирования виртуальной реальности программной становится реплика из нашумевшего в прошлом году фильма "Шоу Трумэна": "В реальности не больше правды, чем в шоу, которое я создаю". Телевизионная картинка не просто замещает реальность - она хочет стать ее улучшенной копией. Классическое неигровое кино типа "киноправды" Дзиги Вертова стремилось не копировать, но транслировать реальность, запечатлевая ее поток. Увы, "мир без игры" тоже оказался иллюзией. Независимо от воли хроникера, документальное изображение post factum входит в эстетические отношения с действительностью. Сей феномен особенно нагляден в картинах, где задействованы архивные кадры, съемки прошлых лет. К примеру, исторический дискурс микширует непристойность порнокадров начала века и начала кино ("Essence d"absinthe"), акцентируя археологическую ценность находки. В "Короле бокса" ("Der boxprinz") Герда Крошке (приз за лучший полнометражный фильм) уникальные кадры Германии 60-х становятся рамой для портрета человека-легенды - боксера Норберта Групе по прозвищу Принц Гамбургский, красавца, бретера, не чуждого к тому же криминала. На пике своей популярности он подался в Америку и вот уже лет тридцать бомжует там по друзьям и приятелям. Этот "плохой хороший человек" с перебитым носом и шрамом на верхней губе, снявшийся у самого Вернера Херцога и в добром десятке нехудших голливудских лент, все еще сохраняет стать эпического героя-викинга, сделавшую его культовой фигурой гамбургского теневого мира. Фигурой, не забытой и по сей день волнующей, о чем свидетельствуют перед камерой бывшие товарищи Принца Гамбургского, его возлюбленные и партнеры по нелегальному бизнесу.

Искусство документалиста наших дней - оставлять зрителя один на один с потоком жизни и - одновременно - конструировать пространство отражений, рефлексии. Пространство, где располагаются эфирные слои смысла, как и в игровом кино. Два ярких примера - "Длинный отпуск" ("The long holyday") Иохана ван дер Койкена и "Сестры" Павла Лозинского. Гран-при Ниона и приз за короткий метр соответственно. Почти трехчасовый путевой дневник голландского мэтра - воистину репортаж с петлей на шее. Койкен открывает карты с самого начала. Узнав про свой диагноз-приговор, он взял кинокамеру и жену, инженера-звуковика и отправился в дальние страны - в Тибет, Буркина Фасо, Мали, Бразилию. Словом, отреагировал нестандартно, как и надлежит подлинному художнику. В результате получился кинодокумент - грандиозная постройка, величественная, как готический храм, и возвышенная, как соната Шуберта. Фильм-исповедь становится зеркалом и для героя, и для публики. А двенадцатиминутная зарисовка Павла Лозинского, снявшего сюжет про своих соседок по двору, двух сестер, которым за восемьдесят, - настоящий маленький шедевр. Ясно, что женщины на дворовой скамейке не позируют - они просто не замечают камеру, к которой привыкли, как к соседу Павлу, который вырос в этом дворе у них на глазах. Сосед же, видимо, давно приглядывался к двум полярным характерам - властному и податливому, наступательному и уступчивому. И сквозь внешнюю конфронтацию, ворчливость и поджатые губки, увидел и передал нам свое ощущение их неразрывной связи. Мягкая авторская ирония снимает драматизм ситуации, отстраняет женские типы, обрисованные с пластичностью, сравнимой разве что с психологической прозой. И все-таки это еще и этюд о старости, согретой, возможно, только искренними чувствами соседа, он же известный польский документалист во втором поколении.

Не могу пройти мимо российского фильма "Четвертое измерение" Владимира Эйснера, получившего приз жюри молодых зрителей, что здесь весьма престижно. Герой фильма, научный сотрудник из Иркутска, охотно философствующий на любые темы, изобретатель вечного двигателя или чего-то в таком же роде, по-нашему - "чайник", был воспринят публикой как "типичный представитель" русского характера. По местным понятиям, загадочная славянская душа - это "смесь поэзии и абсурда" (цитирую каталог). Образы абсурда, на мой взгляд, удались иркутскому режиссеру больше, чем поэтические. Особенно угнетает концептуальное безобразие урбанизма советской формовки - индустриальные пейзажи, зимние городские улицы, жилые интерьеры. Таков этот мир без игры, куда вписан реальный герой, персонаж скорее литературный. Родная литература всегда помогала нам либо заслониться от невыносимой реальности, либо преодолеть ее. Она сформировала тип личности, бесконечно далекий от жизни. Вот что, на мой взгляд, документирует фильм Эйснера.

Фестиваль называется "Образы реальности". В это понятие входит и духовная реальность. Дух живет, где хочет, - любили мы повторять в приснопамятные застойные времена. Мол, с колбасой у нас плохо, зато с "духовкой" полный ажур. Сегодня я не решусь на подобное заявление.

Нион-Москва