Сергей Эйзенштейн. Эскиз костюма для буффонады "Хорошее отношение к лошадям". |
НА ЭКСПОЗИЦИИ в выставочном зале Музея имени Бахрушина в голову лезет: "Что имеем - не храним, потерявши - плачем". Россия имела в 10-20-х годах XX века одну из самых интересных и самобытно развивающихся систем свободного танца в Европе. Россия могла бы достичь здесь неведомых художественных высот. России не пришлось бы изобретать велосипед в 90-е годы и учиться всему с азов, копируя свои же прошлые пластические достижения и модерн-данс Запада, если б не идеологический гнет советской власти, подавившей все направления танца, кроме классического и народного.
Как часто случается, Запад напомнил нам о наших же богатствах. Идейный вдохновитель и автор концепции выставки итальянская славистка Николетта Мислер изучает и пропагандирует российский танцевальный авангард много лет. Результатом ее работы в архивах, музеях и частных собраниях России и Европы стала большая экспозиция в Риме, весной 1999 года показанная там в здании старинного аквариума и сопровождавшаяся танцпоказами "по мотивам" экспозиции. Маленькие залы на Ордынке не похожи на обширное помещение в Италии. Дом диктует свои законы, и концепция выставки здесь совсем иная, хотя по количеству экспонатов (432) Москва обогнала Рим. Вместо подробного панорамно-аналитического показа - лаконичный обзор, главным образом из фотографий и рисунков, в котором отсутствуют некоторые важные фрагменты истории свободного танца. Отсюда и накладки. Порядковые номера экспонатов во вводных статьях каталога не соответствуют подписям под экспонатами в этом же каталоге - статьи-то перепечатаны с итальянского оригинала, описывающего другую, итальянскую выставку. В предисловии организаторы оговаривают: музей в Москве не имел возможности показать экспонаты из зарубежных собраний, и пришлось на месте разыскивать новый материал, восполняющий - с переменным успехом - образовавшиеся лакуны. Вольное название "В начале было тело" у нас заменили на "Человек пластический". А сопровождающие теорию практические показы планируются только через два месяца и в другом помещении, где есть сцена.
Впрочем, выставка все равно интересна. Пойман особый "дух времени", в котором, по свидетельству современников, "все танцевали или хотели танцевать", спектакль назывался "Меланхолическая вакханалия", а для фанатиков ритма какая-нибудь рубка зубилом непременно должна была стать идеальной по траектории движения руки. Схвачена увлеченность многих эстетов танца общественными переменами и их мучительные трудности: как приспособить к переменам свою высоколобость. Помогает, во-первых, хронология: от истоков (Айседора Дункан и ницшеанско-дионисийские увлечения Серебряного века) до концепций 20-х годов (танец в эпоху аэропланов, физкультпарадов и победившего пролетариата). Во-вторых, иконография: выставлены редкие и редчайшие фотографии, экспериментирующие с экспрессией танцевальной позы в постановочных кадрах и с "движением как таковым: скорость, ритм, бег, перемена времени и мест". Работы, подписанные "неизвестный фотограф", могут быть еще лучше, чем съемки мэтров, хотя и фамилии впечатляют: Родченко с ритмической гимнастикой, Наппельбаум, Телешев, любивший снимать на открытом воздухе, Гринберг, Свищов-Паола с воздушными поддержками и фотоэтюдами по симметрии движения, Власьевский со снимком акробатически прогнувшегося мужчины "Мост на полупальцах". В каталожной статье Валерия Стигнеева подробно описываются все приемы: снимки с многократной экспозицией разных этапов движения на один отпечаток; впечатывание в кадр постепенно увеличивающихся изображений прыгающего человека; монтаж нескольких снимков в один; наклоняющийся горизонт в кадре с диагональной композицией...
Тогда танцем интересовались лучшие художники времени: Экстер, Эрдман, Изнар, Дани, Галаджев. Танец рисовали молодые Юткевич и Эйзенштейн. Запечатлевали практики - эксцентрик и автор "танцев машин" Николай Фореггер, отчаянный авангардист Касьян Голейзовский и его любимый танцовщик Василий Ефимов, создавший Иосифа Прекрасного в одноименном балете и рисунки "оргиастических" плясок. Некоторые позже сгинули в лагерях (как график и автор танцевальных экслибрисов Отто Энгельс), оставив потомкам возможность заново открывать их искусство спустя десятилетия. В лагерях оказались и многие энтузиасты, теоретики и практики нового танца, наивно предполагавшие, что времени понадобятся их идеи по созданию свободного духа в свободном теле. Они могли разрабатывать свои художественные утопии всего лишь до 1924 года, когда в Москве вышел указ о запрещении большинства студий - за "аморальную атмосферу". А в 1929 году свободный танец в России был окончательно разгромлен. Уничтожена уникальная организация, которая была интеллектуальным центром Нового танца, инициатором многочисленных программ по комплексному изучению невербального искусства: Хореологическая лаборатория при Академии художественных наук. Сама академия тоже ушла в небытие, как и все многочисленные программы 20-х годов. О них рассказывают лишь сохранившиеся документы. Четыре проведенные выставки "Искусство движения", проекты по изучению человеческой походки, психофизики и эстетики танцевального прыжка, новые пространственные траектории, "архоэтнология" (т.е. реконструкция несуществующих, например древнеегипетских, танцев), вечера "освобожденного тела", увлечение эстетикой наготы, акробатикой, конструктивизмом и космизмом...
Сегодня многие российские хореографы не подозревают, что повторяют идеи Льва Лукина, Веры Майя, Натальи Греминой, Людмилы Алексеевой и многих других постановщиков 20-х годов. Сегодня в России не существует никаких государственных или негосударственных организаций, центров современного танца, аналогичных Хореологической лаборатории. Никто всерьез и масштабно не изучает тело как материал и инструмент танца, а большинство зрителей по-прежнему уверены, что танец может быть только на пуантах. Мы топчемся на том же месте, что и сто лет назад. Нужно много выставок и долгий путь современного танца, чтобы нынешняя российская хореография имела тот же вес в глазах потомков, что в наших глазах имеет "человек пластический".