Равновесие недоверия

Барак Обама и Дмитрий Медведев – союзники по случаю?
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)

Десятилетие 2000-х годов поражает динамизмом его начала и завершающих лет в такой же степени, как унылым консерватизмом середины. И в начале, и в конце десятилетия мир напугался. В первом случае – вызревавшей в недрах глобализации, но внезапной угрозой терроризма. Во втором – кризисом виртуальных финансов и депрессией мировой экономики.

Но есть и разница. После нападения террористов на Нью-Йорк и Вашингтон США метнулись к фундаментализму – идее «глобального лидерства при помощи силы». С приходом кризиса Америка стала сигналить миру о готовности отойти от односторонности и вернуться в поле согласованных действий. Мечтавшие избавиться от Джорджа Буша евросоюзовские интеллектуалы в «спазме восторга» от того, что показалось доказательствами новаций Барака Обамы, «авансом» присудили ему Нобелевскую премию мира – случай небывалый.

Феномен Обамы

С позиций международной политики «революция Обамы» – пока что феномен из области политической психологии. Его реальное достижение – замораживание глобальной тенденции к росту антиамериканских настроений. Обама ухитрился вытащить Америку из «репутационного провала» за несколько месяцев. Во всяком случае, в глазах жителей Евросоюза это так. После высокомерного Буша, который давал им понять, что может обходиться без поддержки «старой Европы», Обама казался спасителем. Он избавил евросоюзовцев от комплекса «малозначительности», исцелил язвы оскорбленного самолюбия, оставшиеся у французов и немцев с начала иракской войны. Так что Нобелевский комитет знал, что он делает. Просто он действовал «не глобально, а регионально» – как евросоюзовский институт, который обычно старается казаться общемировым.

С позиций России и вклад Обамы в дело мира, и вся кратенькая пока история его новаций выглядят существенно иначе, чем из ЕС. Даже демонстрируя неуважение к Франции или Германии, администрация Буша никогда не пыталась угрожать им.

С Россией – иначе. Американцы при Буше пытались игнорировать Россию почти так же, как страны «старой Европы» за вычетом Британии. Но в отличие от них Москва столкнулась с непрямой угрозой со стороны США во время событий вокруг Южной Осетии. Такое забыть можно, но, во-первых, вряд ли нужно, а во-вторых, сложнее, чем «обычную» американскую неучтивость.

Главная проблема между США и Россией – восстановление доверия. В этом смысле двусторонние отношения были отброшены лет на 20. Прозрачность прозрачности рознь. Соглашения 1990-х годов были проникнуты духом доверия к американцам в уверенности в том, что нашей стране США не будут угрожать ни при каких обстоятельствах. Соглашения 2000-х годов тоже могут предусматривать шаги для обеспечения прозрачности. Но только прежде речь шла о максимальной прозрачности, а теперь может пойти о минимальной. В позиции равенства максимальная прозрачность – разумна. В ситуации превосходства Соединенных Штатов, когда Россия вынуждена полагаться на способность дать «асимметричный ответ», важно оставаться не вполне прозрачным.

Конечно, внешняя политика американской администрации – в первую очередь не политика в отношении России. Поиск пути к замирению в Ираке, предупреждение возвращения талибов к власти в Афганистане, исключение угрозы попадания пакистанского ядерного оружия в руки антиамерикански настроенных радикалов, выработка эффективной формулы удержания Ирана на доядерном уровне – вот неполный перечень внешнеполитических задач США.

Может или не может Америка позволить себе начать еще одну региональную войну или допустить расширение уже начатой? Все еще может, по всей видимости, но опасается перенапрячься. Складывается впечатление, что в Вашингтоне на время победил трезвый расчет: когда главный враг – экстремизм, любые демократии, включая нелиберальные, могут быть если не «партнерами на век», то «союзниками по случаю».

Никто в Белом доме не думает отказываться от вовлечения Украины и Грузии в НАТО. Но сейчас важнее другое. Если острие американской политики безопасности направлено на Средний Восток (от Ирака до западной границы Индии), то Россия, как и страны Евросоюза, – тыл американской глобальной борьбы с экстремистами. А в тылу лучше иметь верных или хотя бы нейтральных партнеров. Думаю, в этом ключ к пониманию прагматики американских демократов.

Сдержанный оптимизм

Недоверие не помешало российским политикам обрадоваться новым веяниям. Но речь вряд ли идет о «безоблачном завтра». Пока же довольно и того, что линия Обамы указывает на его намерение строить отношения «не так, как вчера». Президент Медведев энергично приветствовал перемены в США, и переговоры о новом соглашении по контролю над вооружениями стали более интенсивными.

Между тем сохраняется неопределенность в оценках ситуации. События августа 2008 года слишком глубоко повлияли на российскую элиту, чтобы она безоговорочно вернулась к линии на достижение согласия с Вашингтоном.

Об этом, судя по всему, думали российские руководители вплоть до середины сентября 2009 года. В это время созрела идея «обходимости» без партнерства с Западом – то есть его необязательности: сотрудничать с Западом нужно, но это – не самоцель. У России есть собственные интересы. Если можно идти к их реализации в сотрудничестве с Западом, то прекрасно. Но если сотрудничество с ним не получается, то Россия будет следовать своим путем самостоятельно.

По сути, Москва отказывалась от безусловности ориентации на сотрудничество с США. Но мышление российских политиков стало несколько меняться после инициатив Обамы о ПРО. Сохраняющееся недоверие к Соединенным Штатам, ожидание неприемлемых «увязок» между решением США и «встречными» требованиями, предъявления которых опасались в России, заставляли проявлять осторожность.

10 сентября 2009 года, фактически в юбилей известных событий в Нью-Йорке и Вашингтоне, российский президент разместил в Интернете тезисы своего предстоящего Послания Федеральному собранию. В этом документе были по-новому сформулированы приоритеты России. «Не ностальгия должна определять нашу внешнюю политику, а стратегические долгосрочные цели модернизации России», – заявил российский лидер. Этот пассаж подводил к другой мысли. Медведев заявил о том, что модернизация российской демократии и формирование новой экономики невозможны без интеллектуальных ресурсов постиндустриального общества. «Нам нужны деньги и технологии стран Европы, Америки, Азии. Этим странам, в свою очередь, нужны возможности России», – продолжил президент.

Очевидно, он желал заранее подготовить общество к возможности витка в направлении сближения с Западом, но не желал и дезавуировать ту платформу независимого действия в мировой политике, которая была обозначена идеей «обходимости» без США.

Важно заметить, что идея подготовки к ведению международных дел «в режиме неблагоприятных сценариев», то есть с минимальной надеждой на взаимопонимание с США, проникла за прошедшее время на разные уровни формирования внешней политики России. Так, в высказываниях представителей МИД РФ нетрудно различить акцент на новой для российской политики идее «сетевой дипломатии». Она противопоставляется иерархии в международных отношениях и, надо полагать, является средством ее нейтрализовать или обойти.

Высказывается и тезис, что для России сегодня региональный уровень внешней политики важнее глобального. Возможно, Москва склонна увязывать готовность к сотрудничеству с США по глобальным проблемам с компромиссами по вопросам региональной политики. Россию волнуют темы создания региональных систем ПРО и оздоровления ситуации в регионах, имеющих особое значение для безопасности российских границ.

Приоритеты в отношениях Москвы и Вашингтона

Избежание большой войны остается для России, как и для Соединенных Штатов, общим приоритетом. Вероятность такой войны оценивается российскими экспертами невысоко, в чем они тоже сходятся с американцами. Однако по сравнению с прошлым веком военно-политическое мышление россиян сильно поменялось.

Вероятность ядерной войны с Америкой оценивается как малая, а вероятность применения ядерного оружия разными странами мира, в том числе Соединенными Штатами, а возможно, и самой Россией, выше, чем 15–17 лет назад. Речь, правда, идет об ограниченном применении. Но и эволюция систем вооружения не стоит на месте: миниатюрные ядерные заряды и боеприпасы с обедненным ураном сегодня – не экзотика, а почти повседневность вооруженных сил не только США. Рутинизация таких вооружений сближает ядерный и обычный конфликт, а вероятность конфликтов последнего типа с участием вооруженных сил России – например, у ее государственных границ – теоретически должна оцениваться выше, чем когда-либо прежде, скажем, со времен советско-китайских пограничных столкновений на острове Даманском в конце 1960-х годов.

Нервозность россиян в связи с попытками распространить военную ответственность НАТО на пояс территорий непосредственно вдоль границ России – не попытка заполучить «право вето» на решения НАТО. В августе 2008 года страны НАТО расценили объявление Грузией войны России как достаточное основание для констатации наличия региональной угрозы для всех стран альянса. В России ситуацию вокруг Южной Осетии расценили как региональную угрозу ее национальной безопасности. Вряд ли можно допустить, что непрямая конфронтация по поводу августовских событий не вызвала корректив в военном планировании.

Неучастие России в НАТО ни в каких формах при продолжении экспансии зон военной ответственности Североатлантического альянса на восток превращается в главный источник напряженности в Центральной Евразии. В США таким источником считают активность экстремистских групп и правительств на Среднем Востоке. Это явное расхождение приоритетов России и США в сфере региональной безопасности приобретает возрастающее практическое значение. Напористость политики НАТО намного превосходит крайне слабый стабилизационный потенциал существующего механизма отношений альянса с Россией.

В Москве давно не слышно голосов сторонников понимания паритета как суммарного равенства численности ракет, боеголовок и средств доставки. Преобладающее понимание паритета современными политиками состоит в том, что даже при отсутствии суммарного равенства обе стороны должны сохранять способность к нанесению ответного удара такой мощи, что ущерб от него будет заведомо превышать гипотетические выигрыши от нанесения ядерного удара первым.

Учитывая, что никто из экспертов не ставит под сомнение военно-силовое превосходство США, приоритет российской политики, по-видимому, состоит в противодействии попыткам США нарастить это превосходство и достичь своей полной стратегической неуязвимости. Главным инструментом в этом смысле призван стать «асимметричный ответ», который в идеале должен способствовать сокращению «запаса превосходства» Соединенных Штатов. Это означает либо восстановление военно-политического паритета между Россией и США (если он пострадал), либо его сохранение, если он еще существует.

Перемещение вопроса о пограничной безопасности России из теоретической в практическую плоскость оттеняет приоритет реформирования ее вооруженных сил с целью повышения их способности сдерживать конфликты на внешних границах.

Авантюра Саакашвили в 2008 году не достигла военной цели. Но она имела для России политические, репутационные да и ограниченные военные издержки. Приоритет России состоит в том, чтобы средствами убеждения и демонстрации отвратить любое государство от мысли нападать на российскую территорию, российских военнослужащих, российских граждан вообще, российские военные и гражданские объекты – в том числе легально находящиеся на территории третьих стран.

Особой крайне сложной задачей является продумывание долгосрочной стратегии России в отношении НАТО. Проблема в том, что в среде российских военных и политических экспертов по-прежнему распространено мнение о НАТО как просто о военном альянсе. Между тем эта организация явочным порядком приблизилась к превращению в универсальный инструмент глобального военно-политического регулирования. С этой тенденцией трудно не считаться.

Можно как минимум говорить о двух линиях поведения в этой связи. Первая состоит в том, чтобы противостоять географической и политико-правовой экспансии НАТО. Этим сегодня занимается почти исключительно одна Россия, за которой с холодным любопытством наблюдают из Пекина и других столиц. Вторая – ее и предстоит обдумывать – может состоять в поиске путей ассоциации с НАТО при условии продолжения ее трансформации из военного блока образца 1949 года в международную организацию, возможно, с ограниченным членством, но более универсальную по статусу, функциям, распределению расходов и внутреннему регламенту.

Формирование приоритетов внешней политики России в последние три–пять лет отмечено уменьшением учета интереса сближения с Западом. Этот процесс, вероятно, может быть обращен вспять. Но на это потребуется время.