Станислав Минин. 19 марта вместе с журналистами канала «Вести-24» я был вынужден следить за перипетиями суда над маньяком Йозефом Фритцлем в австрийском городке Амштеттен. Не преувеличиваю: новость о том, что суд приговорил Фритцля к пожизненному заключению, была передана в эфир с пометкой «срочно».
Эта «срочность» была бы объяснима, если бы в деле Фритцля оставались какие-либо неясности или недоговоренности. Их не оставалось: факт ужасающего (действительно ужасающего) преступления был доказан и без признаний осужденного, детали преступления уже давно стали достоянием общественности – австрийской, европейской, мировой. По сути, федеральный канал искусственно поддерживал в нас интерес к теме, уже реализовавшей свой потенциал страшного моралите. Когда этот потенциал себя исчерпывает, рассказ о маньяке превращается в психологически невыносимую детализацию.
Тема Фритцля – центральная для австрийских и, шире, европейских СМИ. Это понятно. Для них это повод еще раз, преодолевая отвращение, задуматься о себе. О том, как ЭТО могло случиться в их обществе. Россия – не Европа. Россияне в большинстве своем не считают себя европейцами, не ведут себя как европейцы, не мыслят европейскими категориями и демонстрируют несвойственный европейцам демократический инфантилизм. Для нас тема Фритцля – повод задуматься не о себе, а о них. Об «их нравах». О том, как у них, на прогнившем, морально деградировавшем Западе ЭТО стало возможно.
Картина мира вокруг нас, тщательно рисуемая федеральными телеканалами, потрясает и ужасает, погружает в сплин, культивирует безнадегу. В Австрии маньяки годами насилуют собственных дочерей. Немецкие школьники расстреливают одноклассников, а потом стреляют себе в голову. Барак Обама не может сдержать кризис, AIG разбазаривает бюджетные деньги, Центральный банк запускает печатный станок, а обездоленные, потерявшие всякую надежду американцы убивают свои семьи. Греция бастует. Франция бастует, демонстранты буквально парализуют жизнь в стране. От такой жизни хочется спрятаться под стол или под кровать, но видишь солнце за окном, уверенное лицо премьера Путина на экране и понимаешь, что ты – не «там», ты – «здесь», на островке стабильности.
Маньяк вызывает ужас, раздражение, отвращение, дискомфорт, и вкупе этот эмоциональный компот заполняет стакан сознания, и лишь где-то на дне этого сосуда сиротливо плавает все то, что казалось актуальным еще час назад: кризис, плачевное состояние российской экономики, дефицит бюджета, падение рубля, безработица и многое другое. Когда вам неинтересно - вы не чутки, вы не критичны. Как медиаобраз, маньяк – оружие, обладающее огромной вытесняющей силой. Суд над Фритцлем воспринимается не рационально, а эмоционально; СМИ просто предлагают нам образ, а иерархию актуального и неактуального наши чувства (а не разум) выстраивают сами. Стратегия беспроигрышная.
Медиа лепят из единичных фактов тенденции. Слепить тенденции из наших, доморощенных фактов федеральному каналу ничего не стоит – ведь мы хорошо понимаем, что и в России живут извращенцы и психопаты, маньяки и изверги. И в России убивают, грабят, насилуют, совращают малолетних. В России старики заживо сгорают в домах престарелых, и после недельного шума и возмущения федеральные каналы забывают об этой теме (конечно, куда интереснее и актуальнее фотографии, злонамеренно вывешенные недружественными украинцами на выставке, посвященной Голодомору). А ведь это СМИ. Государственные СМИ. Получающий государственное финансирование институт гражданского общества.
Рассказывая нам ужасы из-за кордона, федеральное ТВ не заставляет нас задуматься о себе. Оно заставляет нас задуматься о своем моральном превосходстве над «ними». И ведущий новостей смакует слово «инцест», как будто его произнесение в эфире – смелое нарушение замшелого табу, а не констатация чего-то отвратительного.
Дарья Гармоненко