Жертва Христа или жертва кесаря?

Канонизация последнего российского императора, состоявшаяся на прошедшем Юбилейном Архиерейском Соборе, вызвала в российском обществе немалый резонанс. Причем ожесточенные споры вокруг этой темы не прекращались даже непосредственно перед Собором, когда положительное решение вопроса о канонизации уже ни у кого не вызывало сомнений. Несмотря на то что в повестке дня Собора было рассмотрение такого эпохального документа, как социальная доктрина РПЦ, именно прославление Николая II продолжало оставаться в центре общественного внимания. Причем это, наверное, единственная из современных церковных проблем, которая вызывает живой интерес со стороны светского общества.

Возникает вопрос: почему с личностью последнего российского императора связано столько споров и разногласий?

На первый взгляд все объясняется тем, что вопрос о канонизации Николая II содержит в себе (пусть даже в завуалированной форме) определенный политический контекст. Ведь наибольшая поддержка положительного решения этого вопроса исходила в основном от представителей различных монархических групп, для которых прославление последнего императора было своего рода символом восстановления самодержавия в России.

Однако при более глубоком анализе этого вопроса становится ясно, что ее следует искать отнюдь не в политике, точнее, не только в ней.

Вообще нужно заметить, что в христианской традиции всегда присутствовало восприятие монархической формы государственного правления как явления, имеющего в значительной степени сакральный характер.

В Византии передача императорской власти сопровождалась особым священнодействием - помазанием на царство, которое фактически приравнивалось к церковному таинству.

Такое же отношение к монархии сохранялось и в Российском государстве до начала двадцатого века.

Десятилетия господства коммунистического режима, затем перестройка и поиск наиболее приемлемых форм общественного и государственного устройства заставили многих представителей российской интеллигенции обратиться к опыту дореволюционной России, монархическое устройство которой имело одну интересную особенность: оно было неразрывно связано с Православной Церковью, без которой ее можно представить лишь в форме чистой абстракции.

Однако наиболее активно идея восстановления православной монархии поддерживалась в церковной среде, особенно в русском зарубежье. Русская Православная Церковь Заграницей, как известно, канонизировала Николая II еще в 1981 году.

Тех, кто не мыслит себе православия без самодержавия, оказалось много и в самой России. В основном это потомственная православная интеллигенция, привыкшая бережно хранить традиции и атрибуты дореволюционной России.

Когда после снятия запретов на религиозную деятельность Церковь столкнулась с необходимостью фактически новой христианизации страны, эта группа увидела свою миссию в том, чтобы передать новому поколению верующих не только чисто церковную Традицию, но и массу других традиций, затрагивающих в основном общественные и государственные аспекты. Тот факт, что в дореволюционной России эти традиции были органично связаны с православием, показался им достаточным основанием для их прямой проекции в текущую историческую действительность. Впрочем, помимо преклонения перед царской Россией для этого были и другие основания.

Дело в том, что эффективность религиозной проповеди часто бывает очень низкой, совершенно не соответствуя тем усилиям, которые на нее затрачиваются. Перед разочарованным такими результатами миссионером возникает тонкий соблазн примешать к проповеди чисто религиозного учения элементы идеологии, тем самым отчасти превратив ее в пропаганду, что, в свою очередь, значительно увеличивает ее эффективность.

По-видимому, именно такой логикой руководствовались проповедники нераздельности православия и самодержавия. Однако при этом они упустили из виду тот факт, что в сознании простых верующих, не знакомых с богословскими тонкостями православного учения, границы между религиозной и идеологической составляющей подобного синтеза становятся совершенно размыты. В результате идеологическим моментам придается авторитет и непререкаемость догматической истины. Именно такую картину мы можем наблюдать в церковной среде к середине 90-х годов, когда фраза "кто не монархист, тот и не православный" уже стала расхожей.

Впрочем, это было еще не самым худшим последствием смешения богословия и идеологии. Народное сознание, всегда склонное к мифотворчеству, очень скоро начало эксплуатировать чисто религиозное содержание православия в угоду определенным идеологическим моделям. Так, в монархической среде постепенно формируется миф об искупительном характере смерти последнего российского императора. Его появление фактически стало новым этапом в развитии религиозно-идеологических направлений современной (да и не только) православной мысли.

Здесь нужно отметить, что идеологизация православия отнюдь не была, как считают многие, движением "снизу". Оно вполне целенаправленно навязывалось верующим через ряд популярных в церковной среде "православных" СМИ.

Однако, как часто бывает в таких случаях, попав в народные массы, православно-монархическое движение довольно быстро вышло из-под контроля своих собственных идеологов. Сложилась довольно парадоксальная ситуация: представители православной интеллигенции, верной традициям царской России, которые активно насаждали идею нерасторжимости православия и самодержавия (руководствуясь при этом вполне благовидными соображениями), оказались заложниками собственных сторонников, готовых пойти гораздо дальше своих "учителей".

Появление мифа о "царе-искупителе" говорит о том, что контроль над стихийным народным сознанием со стороны многих авторитетных пастырей и мирян, благодушно взиравших на бесчисленные крестные ходы, посвященные "царственным мученикам", теперь уже полностью утерян. Им остается лишь попытаться дать православную интерпретацию идее, уже явно выходящей за пределы православного учения и отдающей откровенным язычеством.

Поражает то, насколько мифический образ последнего русского императора, рожденный народным сознанием, отличается от его реального исторического облика. Иногда создается впечатление, что Николай II, канонизированный на Архиерейском Соборе, и "царь-искупитель" российских монархистов - это совершенно разные люди, лишь по недоразумению отождествляемые друг с другом.

И дело здесь отнюдь не в оценке тех или иных сторон жизни и деятельности Николая II. Просто для большинства его почитателей реальная земная жизнь страстотерпца не имеет никакого значения. Она их фактически не интересует. На первый план выступает его мифологизированный образ, который и становится главным предметом поклонения.

Даже духовный подвиг страстотерпца - подвиг смирения, готовности простить своих врагов, позволивший причислить его к лику святых, независимо от тех прежних ошибок, которые могли быть в жизни Николая II, выворачивается наизнанку, заменяется мифом о сакральном, искупительном значении смерти последнего русского императора.

Скорее всего именно мифологизированность "царственного мученика", изначально присутствовавшая в его почитании, стала подлинной причиной нежелания его канонизации значительной частью православных верующих.