Запарка до одури

Разрядов здесь два – первый и высший.
Фото Артема Чернова (НГ-фото)

Никогда не была в общественной бане. Более того, представляя ее, я вспоминаю знаменитый рассказ Зощенко и почему-то фильмы про нацистский режим. Видимо, коллективное обнажение кажется мне противоестественным.

Перед первым посещением обители тепла и чистоты на меня нашла неподдельная паника. Имея весьма приблизительное представление о том, что мне может понадобиться, я решила в женскую баню позвонить. На вопрос, что принести с собой кроме подходящей обуви и полотенца, мужской голос бодро отозвался: «Деньги! Если идете к нам – возьмите только деньги, остальное мы вам предложим напрокат».

И вот я у дверей «первого женского разряда». Второго нет, альтернативой идет только «высший». (Позже, после расследования, выяснилось, что существенных различий между ними нет – правда, первый находится на первом этаже, а другой, соответственно, на этаж выше. На первом этаже – два бассейна, на втором – один. И при этом высший разряд дороже первого на 200 рублей.) Убранство внутри настолько «кафельно», что смахивает на фойе поликлиники, да и народ с распаренной внешностью не валит валом.

Купив в кассе билет, сдаю «верхнее платье» в гардероб, который, как написано на стене, принимает «головной убор» и «галоши». Выдают номерок, но и его куда-то придется девать. Снова с ужасом вспоминаю Зощенко. Прежде чем уйти в неведомое, спрашиваю гардеробщицу: «А куда сдавать остальные вещи?» «Ценные – золото, кошельки – в стол хранения». – «А не ценные?» – собственнически не унимаюсь я. «А кому нужны ваши трусы?» – резонно замечает старушка.

Вскоре я понимаю, что предложение Зощенко привязывать номерки к бороде вполне грамотно. Повернув за угол, я оказываюсь в предбаннике – здесь это слово как никогда к месту. Предбанник, он же курилка, увешан фотографиями замотанных в простыни кумиров – от эстрады до футбола и сплошь мужского пола. Кроме этой картотеки, я никогда не видела такого скопления разного рода мыслей на квадратный метр стены. То есть не посетительницы горелой спичкой выводят афоризмы, а специальные карточки с разными цитатами из мудрецов и высказываниями посетительниц. Из всего засилья мудрости запомнилась фраза про дикую свинью, которая в употреблении с прилагательным звучит гораздо благороднее, нежели просто «свинья». Проскочив культурный оазис, попадаю в просторную комнату.

Не ожидала, что героини картин Ренуара и Энгра обрушатся на меня так скоропалительно. На огромных кожаных диванах, которые, между прочим, делятся на четыре места (о чем свидетельствуют приколоченные к ним крючки и номера, прямо как в театре), сидят и лежат голые и полуголые женщины. Витают запахи кухни. Я меняю «ценные» вещи на ключ – вот его-то куда девать? – и меня сажают на край кушетки – «раздевайтесь». Очень хочется уйти домой, но приходится соответствовать интерьеру. Закопав ключ в одежду, я шаркаю в направлении стеклянной двери и растворяюсь в пару.

Штук двадцать дам, кто в грязи Мертвого моря, кто с овсяными масками, фланируют между душевыми, купелями и скамейками с алыми тазиками. Вот они, шайки, которыми в случае чего «ляпают промеж глаз». Мирные женщины полощут в них веники, стирают белье и, наконец, используют шайку как лейку – окатывают себя водой. Послонявшись туда-сюда, набредаю на парилку.

Взобравшись по лестнице, я устроилась на лавке. «Что-то топят тут слабо», – и пересела к печке. Потихоньку подтягивались товарки. В моей непокрытой голове укоренилась мысль, какое грамотное место я заняла. Тем временем народ принялся складываться уже и на дощатом полу. А мне – все весело. Тут в парилку зашла женщина в халате. «Закройте форточку» – скомандовала она, имея в виду печную заслонку с болтающимся топорищем вместо ручки. Начались манипуляции с печкой, и мне вскоре стало понятно, что первый визит в баню может плавно перетечь в отправку на тот свет. Метнулась к лестнице, но стало еще хуже. Вспомнить бы школьный курс физики, про теплый воздух, который поднимается вверх...

«Можно выйти?» – обратилась я формально к банщице. Однако суровая женщина, натопившая пространство, ответила «нет!». Наверное, тоже формально. В женской толпе слегка загудели. Тем временем сознание спешило потеряться. «На пол, на пол!» – кричали мне. Чем меня могли спасти доски, я не понимала и не оставляла надежды вырваться из ада. Наконец, добрая душа в вязаной буденновке помогла мне выйти.

Оказавшись на свободе, я понеслась к бассейну. Ледяная вода опять вернула в состояние паники. «Тут где-то должен еще один стоять, потеплее, мертвая-живая вода, изверги», – и понеслась на поиски нейтральных вод. Мутный квадрат с плавающими волосами действительно подействовал успокаивающе. Проходя мимо зеркала, я взглянула на свою багровую рожу с сиреневым отливом, как у человека, живущего в запое второй месяц. Вот он, цвет угоревшего в бане.

Растекшись по дивану, я принялась рассматривать мельтешивших голых теток, основной контингент которых – девушки около тридцати. Слушать разговоры о кремах и косметике полумертвому корреспонденту «НГ» было кощунственно, однако и уходить уже не хотелось.

На очередном привале в предбаннике я заметила, что в кустах искусственных цветов на подоконнике притаился мужчина. Гипсовый солдатик с гармошкой и персональным пеньком бесстыже смотрел зелеными гуашевыми точками. Громоздкая живопись угрожающе нависала сверху, белый мраморный лев, мертвая флора... И голые человеческие тушки.

Трясу мокрыми волосами, ищу фен или его подобие – ведь что-то там вдалеке шумит. Однако шумят электроприборы, прозорливо захваченные завсегдатаями из дому. Щупаю местную сушилку, она отвечает молчанием.

А жизнь тем временем продолжается. Народ хрустит ассортиментом местной столовой. Раскладывали и свои припасы (отчего, вероятно, и родилась табличка «сервировать закуски клиентов запрещается»). Мне не до еды, сердце стучит, баня меня утомила, и теперь я точно хочу домой.

═