Россия уходит с мирового рынка

Послу Франко стало сложнее работать с российской аудиторией.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)

Глава представительства Европейской Комиссии в Москве Марк Франко вскоре покидает Россию. В своем прощальном интервью «НГ» он дает оценку отношениям России и ЕС, объясняет, почему европейцам при президенте Дмитрии Медведеве стало сложнее доводить до российского общества свою точку зрения, и предлагает выход из ситуации на Южном Кавказе.

- Господин посол, вы вскоре покидаете Россию. Что за время вашей дипломатической службы в Москве произвело на вас наибольшее впечатление?

- Все мое пребывание в Москве было впечатляющим. В России интересно находиться в качестве дипломата, бизнесмена, да просто жить, наконец, поскольку общество здесь очень динамичное, оно постоянно меняется. Это движение захватывает не только политику, экономику, социум, но и культуру. Поэтому для меня пребывание в Москве было очень полезным.

- Говорят, вы нередко спорили с президентом Дмитрием Медведевым и премьером Владимиром Путиным. Что было предметом споров?

- Дискуссии с руководителями проходили регулярно: дважды в год проводятся саммиты ЕС-Россия. В ходе этих встреч мы даем оценку отношениям, думаем, как двигаться дальше. Это своеобразные вехи в наших развивающихся отношениях. Действительно в ряде случаев дискуссии можно было бы охарактеризовать дипломатическим термином откровенные. Мы обсуждаем важные вопросы, и нет ничего плохого в том, что партнеры будут откровенны друг с другом. Наша повестка очень широкая. С экономической точки зрения, Европа и Россия – крайне важные партнеры. Это же можно сказать о взаимной торговле и инвестициях. Очень активно идут студенческие обмены. Мы сотрудничаем в сфере научных исследований. Растут туристические потоки. Мы ведем диалог по визовым вопросам. На саммитах обсуждается также тема энергобезопасности. Мы постоянно обсуждаем вопросы так называемого «ближнего зарубежья», пытаемся урегулировать «замороженные конфликты».

Конфликт в Грузии в августе прошлого года отбросил отношения ЕС и России назад. Признание Москвой независимости Южной Осетии и Абхазии, как нам представляется, очень осложняет наши отношения на Кавказе ипрепятствует позитивным подвижкам в регионе.

- Какой выход вы видите из ситуации, сложившейся вокруг Южной Осетии и Абхазии?

- Выход – в продолжении диалога. Основная сложность для положительного развития ситуации заключается в том, что Россия признала независимость республик, а южные осетины и абхазы требуют теперь от других стран согласиться, что после признания Москвой Цхинвали и Сухуми стали независимыми. Но это невозможно. Мы продолжаем настаивать на территориальной целостности Грузии и не признаем де-факто властей отколовшихся республик как равных партнеров. В итоге блокируется весь переговорный процесс. Необходимо постараться обратить вспять последствия этой «независимости» и начать реальный диалог между партнерами.

- Сколько времени, на ваш взгляд, может потребоваться для решения проблемы на Южном Кавказе? Прошло несколько десятилетий, пока признанная лишь Анкарой Турецкая Республика Северного Кипра приступила к реальным переговорам по налаживанию отношений с Республикой Кипр, от которой турецкая часть острова откололась в 1960-х┘

- Надеюсь, что диалог, в том числе между Грузией и Россией, по этому вопросу возможен. Меня поразил тот факт, что многие простые граждане – как россияне, так и грузины – с большой симпатией говорят о Грузии и России соответственно. Но руководство в Москве и Тбилиси, очевидно, не находит точек соприкосновения. Поскольку между народами сложились неплохие отношения, надеюсь, что политики со временем воплотят это в добрые отношения между странами.

- Каковы другие камни преткновения в отношениях между Россией и ЕС помимо Грузии, Абхазии и Южной Осетии?

- Сначала несколько слов о том, где у нас есть совпадение взглядов. В сфере правосудия и безопасности нам удалось добиться прогресса: мы одобрили соглашение по облегчению визового режима. Нам еще предстоит работать над тем, чтобы в будущем добиться безвизового режима. Мы развиваем взаимодействие между органами правопорядка и юстиции. Процесс идет неплохо, и у него хорошие перспективы

Что касается экономики, сейчас в ЕС мы опасаемся того, что Россия, отвечая на мировой кризис, склоняется к более протекционистской политике. В борьбе с кризисом РФ, как мне представляется, по сути уходит с мирового рынка. Это явление можно наблюдать во многих странах, которые пытаются защитить собственную промышленность в условиях кризиса. Однако в том, каким образом Россия пытается обеспечить собственные рост и развитие, проглядывается целый ряд негативных протекционистских моментов. Взгляните на одобренную таможенную стратегию. Хотя официально утверждается, что основная цель – это сбор налогов для сбалансирования бюджета, и поэтому необходимо увеличить ввозные пошлины. Это приемлемый аргумент. Но если разобраться в тех мерах, которые принимаются, то становится очевидным, что они избирательные и направлены на защиту наименее конкурентоспособных товаров. То есть речь идет не об общем увеличении пошлин на примерно 10%, а об избирательном повышении налогов для защиты некоторых секторов промышленности. И мы не можем не предположить, что выход России из прямых переговоров по вступлению в ВТО также укладывается в эту стратегию. Премьер Путин пару месяцев назад заявил, что вступление в ВТО было бы экономическим самоубийством для России. Конечно, когда вы являетесь членом ВТО, принятие определенных протекционистских мер становится невозможным: тарифы консолидируются. Обеспечение развития национальной промышленности – это абсолютно приемлемая стратегия, но реализовываться она должна так, чтобы минимизировать последствия для открытости экономики страны.

Мы полагаем, что решение Москвы выйти из прямых переговоров по вступлению в ВТО и таможенная стратегия страны указывают на шаги России в обратном направлении от интеграции в рыночную экономику. А это было бы плохим сигналом.

Определенную озабоченность в ЕС вызывает состояние демократии и свободы слова и верховенства закона в России. Я не собираюсь рисовать исключительно мрачную картину. И все же. Достаточно взглянуть на то, что происходило в последние годы. Я говорю о периоде, начавшемся в преддверии парламентских выборов в конце 2007 года. Мы наблюдали усиление контроля над общественным мнением. Жизнь оппозиционных партий, гражданского общества стала сложнее. Систематически общественному мнению направлялся сигнал, что любая критика правительства – непатриотична, а либералы бегают в посольства иностранных государств за конвертами с деньгами┘ Было столько негативных месседжей, которые исходили как на официальном, так и псевдоофициальном уровнях, систематически повторялись в СМИ. Конечно, не все в этом участвовали: мне известно, что большáя часть печати свободна.

Но все это вместе с ограничениями на деятельность политических партий и движений гражданского общества создали ощущение недостатка критического подхода в российском общественном мнении. Мы сталкиваемся с автоматическим повторением или принятием того, что говорит правительство. В этот период русские потеряли способность критически оценивать действия правительства. Я регулярно участвую в дискуссиях, конференциях, дебатах, выступаю с речами. Еще два-три года назад был гораздо более открытый обмен мнениями. Сейчас, когда я участвую в публичных дебатах, порой у меня возникает впечатление, что люди, сидящие в комнате, пришли туда не для того, чтобы послушать, что буду говорить я, а чтобы сказать мне, что на самом деле является «правдой». Эту «правду» они только что услышали от министерства иностранных дел или еще какой-то правительственной структуры. Некритичное повторение позиции правительства меня тревожит. Может быть в Западной Европе мы и перебарщиваем: когда министр что-нибудь скажет, его фразу пресса разберет по кусочкам. Но здесь, в России СМИ в основном повторяют слова чиновников, как если бы они были абсолютной истиной, подвергать сомнению которую непатриотично.

Вернусь к отношениям ЕС и России в общем ближнем зарубежье. РФ в последние годы продемонстрировала бОльшую уверенность с своих силах. Москва не изменила свою позицию как таковую, просто стала ее более решительно выражать. Мы стали свидетелями тому, как далеко это может зайти. Вторжение в Грузию (неважно, какие обоснования для этого приводятся, это было вторжение в суверенную страну) было негативно воспринято в Западной Европе. Это ощущение было усилено тем, что события в Грузии произошли примерно через 40 лет после вторжения сил Варшавского договора в Прагу. В западноевропейской прессе стали проводить соответствующие параллели.

- Вы – один из немногих европейских дипломатов, которые выказывали недовольство «Восточным партнерством» ЕС. Считаете ли вы, что шведское председательство в Евросоюзе, которое стояло у истоков идеи укрепления отношений ЕС с Украиной, Молдавией, Грузией, Арменией и Азербайджаном подстегнет развитие этого партнерства?

- Не знаю, почему у вас сложилось впечатление, что я недоволен «Восточным партнерством». Речь здесь не о том, доволен я чем-то или нет. Моя задача как главы представительства Европейской Комиссии в Москве состоит в том, чтобы разъяснять, что такое «Восточное партнерство». Меня поразила реакция России на «Восточное партнерство», которое представляет собой расширение и углубление подхода, начатого в рамках политики соседства ЕС. Европейский Союз хотел не провести границу между своими странами-членами и теми государствами, которые не входят в ЕС, а скорее предложить программу по активизации сотрудничества, которая бы способствовала укреплению стабильности, мира и процветания в регионе. Россия отказалась участвовать в программе соседства: РФ сказала, что она не просто сосед, а нечто большее. Мы приняли аргументы Москвы и разработали так называемые четыре общих пространства и дорожные карты для их достижения. Если хотите, четыре общих пространства – это версия программы соседства для России.

В этом году в Праге мы запустили «Восточное партнерство». Мы опираемся на фундамент программы соседства, но идем дальше, намереваясь заключить соглашение о свободной торговле, содействовать повышению мобильности людей, договориться об обеспечении энергобезопасности. Кроме того, мы теперь учитываем региональный контекст, поскольку в прошлом у нас были только двусторонние отношения со странами «Восточного партнерства». С регулярными интервалами все страны «Восточного партнерства» и ЕС теперь будут встречаться.

Знаю, что Россия плохо восприняла это. Но РФ решила, что не будет работать в рамках программы соседства и не может принять приглашение сотрудничать в контексте «Восточного партнерства». Но мы не собираемся говорить, что сделали ошибку, создав «Восточное партнерство; напротив, нам необходимо сотрудничать с этими странами и с Россией, углубляя и расширяя это взаимодействие. Это возможно в рамках переговоров по новому базовому соглашению. Сейчас идет пятый раунд переговоров по соглашению, и, по-моему, дела продвигаются неплохо.

- Вам все-таки удалось разобраться, за кем в России остается последнее слово – за президентом Медведевым или премьером Путиным?

- Не думаю, что сейчас есть разногласия внутри руководства. Убежден, что подходы премьера Путина и президента Медведева практически совпадают. Конечно, могут быть какие-то нюансы. В период экономического кризиса важно, чтобы у руководства была четкая общая линия. Путин и Медведев – это в своём роде идеальный тандем.

- Газопровод Nord Stream включен в список приоритетных энергопроектов ЕС. Россия хотела бы, чтобы туда попал и «Южный поток». Возможно ли это, особенно на фоне того, что конкурирующий проект Nabucco на прошлой неделе получил необходимую политическую поддержку?

- Будут или не будут сделаны капиталовложения в «Южный поток» - это экономический вопрос. Для реализации любого проекта требуются инвестиции. Что касается Nabucco, то подписание на прошлой неделе соглашения в Турции - это важный шаг вперед. Мне неизвестны точные планы российского правительства относительно дальнейшей судьбы «Южного потока». Отмечу только, что ЕС и его партнеры серьезно настроены на строительство Nabucco.

- Бывший посол Великобритании в России сэр Тони Брентон сказал, что напишет книгу о сподвижнике Петра I Александре Меншикове. Не собираетесь ли вы взяться за труд о России?

- Я пока не думал об этом. Но идея неплохая (смеется).