Александр Куранов Вчера Владимир Путин завершил визит в Варшаву, тем самым впервые заглянув в самый, наверное, консервативный ныне регион Европы, где проживают наши бывшие сотоварищи по мировоззрению. Западные лидеры давно уже нараспашку раскрыли объятия и души российскому лидеру, примолкнув - как показала последняя встреча с Жаком Шираком - даже насчет Чечни и предпочитая больше рассуждать о совместной борьбе с экстремистами и обоюдовыгодной торговле. На восточной же стороне континента от былых опасений и недоверия к Москве избавляются медленно и с трудом, все еще по привычке ожидая каких-либо подвохов от былого сатрапа и настаивая на раскаивании в некогда им содеянном. Они же - в частности, представители Варшавы, Праги и Будапешта - месяц назад вместе с американцами охотно притормозили процесс преобразования диалога России с государствами НАТО из формата "19+1" в полновесную "двадцатку", считая, видимо, что Москва еще не прошла полновесной проверки на соответствие западным демократическим критериям. Не слишком спешить с доверием Кремлю не раз в последние месяцы советовал своим западным коллегам, например, сверхосторожный Вацлав Гавел.
Он-то как раз по части подвохов от Москвы опыт накопил немалый, в отличие, допустим, от "птенца гнезда коммунистического" Александра Квасьневского. Предшественник Путина, Борис Ельцин, тоже не горазд был ездить в былые просоветские угодья, в лучшем случае предпочитая преодолеть их одним махом, как бы для видимости, но отнюдь не интереса ради. Я хорошо помню такой ельцинский вояж в августе 1993 года, когда российский лидер за два дня посетил сразу Польшу, Чехию и Словакию. На моих глазах наш президент сначала в Варшаве, а потом в Праге сделал сенсационное для той поры заявление о том, что Москва, дескать, уже не будет больше упрямиться, если ее бывшие союзники пожелают вступить в НАТО. "Делайте, что хотите, вы - свободные государства", - буквально заявил Ельцин, поневоле напомнив не менее знаменитую свою фразу, но уже внутрироссийского масштаба: "Берите суверенитета столько, сколько сможете".
Я помню расчувствованные, довольные лица Леха Валенсы и того же Вацлава Гавела, так мечтавших поскорее упрятать свои страны под натовский военно-политический зонтик именно от непредсказуемой в своем поведении России, руководители которой до тех августовских заявлений Ельцина напрочь отвергали подобную возможность. Не забыл я, как выглядело лицо Гавела и спустя несколько дней после наезда высокого московского гостя в Прагу, когда растерянный чешский президент комментировал сообщение о том, что вернувшийся домой Ельцин спешно разослал в западные столицы письма с призывом ни в коем случае не принимать в НАТО восточноевропейских выскочек. Если не мороз, как в 1968 году, то, по крайней мере, холодок в очередной раз пришел из Кремля в Восточную Европу все в те же августовские дни.
Больше с той поры в этом регионе нога российского президента не ступала. Разок, лет пять назад, наведался сюда наш тогдашний премьер, но тоже накоротке, все больше для проформы, ничуть не сдвинув промерзшие отношения с экс-партнерами по СЭВ с мертвой точки. Москва в те годы жила глобальными понятиями: ее все больше влекли заокеанские кредиты, приставное кресло в "большой семерке", бесгалстучные посиделки с сильными мира сего. Даже встречи с коллегами из столь невеликих стран, как Норвегия или Люксембург, влекли российских руководителей куда сильнее, нежели с восточноевропейскими. Видимо, заноза ревности то ли за некое ощущение измены, то ли за более серьезные достижения тех же чехов или поляков в деле строительства светлого капиталистического завтра не позволяла нашим лидерам снизойти до равного и полноценного диалога со здешними партнерами.
Потери от такого подхода к сотрудничеству понесли обе стороны. Пришлось пройти через кардинальное падение взаимного товарооборота, приступы шпиономании с высылкой дипломатов или, например, унизительный запрет на пролет через воздушное пространство Болгарии и Румынии спешивших в милошевичскую Югославию российских самолетов, а также массу прочих целенаправленных и полуслучайных недоразумений пока по обе стороны невидимого, но тем не менее разделившего в 90-е годы былых союзников политико-идеологического занавеса не началось встречное движение к установлению нормальных, прагматичных, не обягощенных обидами и недоверием межгосударственных отношений.
Причем министры и премьеры завязали диалог в самую последнюю очередь, далеко отстав в этом от рядовых предпринимателей или деятелей культуры и спорта. А русская литература и драматургия вообще практически не покидали берега Вислы, Дуная или Влтавы. Как-то в середине 90-х я насчитал в репертуаре варшавских и пражских театров по полусотне пьес наших классиков. Сейчас же его заметно разбавили пьесы современных российских авторов. Давно уже вовсю кооперируются российские и восточноевропейские торговцы и промышленники, при этом заметно растут масштабы совместных проектов, к которым все охотнее подключаются государственные структуры. В частности, в Варшаве во время нынешнего визита Владимира Путина немалое внимание было уделено прокладке через польскую территорию нового магистрального газопровода Ямал - Западная Европа. Южное ответвление от него обещает стать главной стройкой ближайших лет в Словакии, где тоже с нетерпением ждут в гости нашего президента. Да и недоверчивый сверх меры Вацлав Гавел в течение прошлого года не раз в беседах с гостями из Москвы напоминал, что послал приглашение Путину и рад будет познакомиться с ним.
Неоднократно подтвержденная российским лидером после 11 сентября 2001 года корректировка наших внешнеполитических намерений явно ведет и политиков Восточной - или, как чаще и географически правильнее говорится в последние годы - Центральной Европы к постепенному преодолению синдрома недоверия в отношении Москвы и действий ее руководителей. Этот процесс сближения пусть ныне не прямых, но все равно недалеко отодвинутых друг от друга новыми границами соседей может быть только обоюдным, ибо лишь в этом случае он станет естественным и долговечным.
