Наталья Меликова Когда наступит момент подведения итогов 8-летнего правления Владимира Путина в Кремле, отдельной строкой будут прописаны его труды во благо Русской Православной Церкви. Прошедшая неделя не стала исключением.
После окончания российско-итальянских переговоров Романо Проди торжественно объявил о «щедром подарке» – передаче РПЦ храма Святителя Николая в Бари. К слову, история с церковью в Бари – не единственный сюжет, когда для приобретения движимого или недвижимого имущества за рубежом РПЦ использует ресурс президента. В феврале Путин привез из Иордании новость о передаче Московскому Патриархату гектара земли с выходом к реке Иордан. На прошлогодних переговорах с израильским премьером он обсуждал возвращение РПЦ Русского подворья в Иерусалиме. А когда российский президент полгода назад отправился в ЮАР, церковные иерархи передали свою просьбу властям этой страны отдать икону Богородицы, благословляющей Сергия Радонежского. Ее подарила бурам российская общественность в ходе англо-бурской войны в знак симпатии и поддержки. Церковных иерархов этот факт не смутил, а вот южноафриканского президента пожелание отдать национальную реликвию шокировало.
РПЦ очень повезло с прихожанином. Он увеличивает ее собственность и совершает обряды под объективами телекамер. Что ж, партии власти для расширения своего электорального влияния тоже прибегают к помощи влиятельных политиков. Но если использование «паровозов» и админресурса в ходе избирательных кампаний имеет мало отношения к честной борьбе, то в церковных делах эти технологии не имеют никакого отношения к истинной вере.
Вот только Путин, рискну предположить, хотел бы войти в историю не как человек, увеличивший богатства Церкви. И не как политик, совершавший на виду у всего мира церковные обряды. Скорее, эти действия – лишь внешняя сторона отношений президента и РПЦ. Путин иначе понимает свою миссию.
Вернемся к событиям прошлой недели. В ходе аудиенции в Ватикане глава России передавал Бенедикту XVI слова приветствия от Алексия II. Президент, как говорят в его окружении, лично желает сближения двух Церквей. РПЦ и лично Патриарх – против. Московский Патриархат комфортно чувствует себя в изоляции, и не желает он снисходить до того, чтобы сделать шаг навстречу Святому престолу. Аргументация православных иерархов проста – католики занимаются прозелитизмом, организовывают свои приюты и хосписы в России. Ничего, что для иркутского хосписа православного священника так и не смогли найти. Наших бомжей и больных раком в свою веру обращать все равно негоже.
Из-за неуступчивости и упрямства иерархов РПЦ Путину в Ватикане пришлось выполнять нехарактерную для главы светского государства роль посредника между Патриархом и Папой Римским. И, похоже, некоторый прогресс в организации встречи Алексия II и Бенедикта XVI произошел не без его помощи. Но зачем президент на протяжении многих лет способствовал укреплению контактов Святого престола и Московского Патриархата?
Путин хотел бы войти в историю не просто как организатор встречи Патриарха и Папы Римского. Ровно как, прилагая серьезные усилия для объединения РПЦ и Русской Православной Церкви за рубежом, он руководствовался более глубокими мотивами, нежели только восстановление исторического единства двух Церквей.
Скорее всего Путин хорошо понимает всю закостенелость РПЦ. Виной чему – не только вековые традиции, но и изоляция последних десятилетий. Между тем один из ключевых субъектов влияния на сознание масс не может находиться в состоянии стагнации. Это мешает развитию государства в целом. Но как бывший разведчик, своими глазами наблюдавший крушение коммунистических режимов, он также хорошо понимает: изменить Церковь как институт должна не радикальная реформа изнутри, а постепенно проникающее влияние извне. Не революция и раскол, а эволюция и большая открытость – источники развития Церкви. Заложить основы для последующих перемен – в этом Путин видит свою миссию.
