Лев Пирогов Есть у меня один товарищ - воплощение адекватности. (Адекватность - это когда человек видит на столе банку малинового варенья и говорит "банка малинового варенья".) Во дни эйджент-оранджевой революции в Киеве он, подобно большинству офисных сидельцев, торчал в интернете. Хлопал себя по коленкам, ахал, охал, хихикал... А когда в конце концов, едва не опрокинув стул, бросился ко мне с ликующим воплем: "На штурм пошли!" - я раздраженно спросил: "Да что ж вы так паритесь?" Товарищ пожал плечами. "Ну как┘ вот вы же футбол смотрите┘" Это была лучшая в мире лекция о сущности демократии в современном мире.
Сразу стало понятно, что движет гражданами независимой Украины. Сами такие были, когда маршировали по улице Горького "за отмену шестой статьи". Кришнаиты, монархисты, гомосексуалисты┘ Красиво. При этом у всех алиби - мы тут не развлекаемся (хотя на самом деле, разумеется, развлекаемся), а "боремся за свободу". Нам объяснили: если отменить коммунистов, в книжных магазинах будет много Солженицына и Набокова, а в продуктовых - сыра и колбасы. Вот мы и шли: кто за Набоковым, кто за колбасой, а кто и за харе-кришной. Ведь что такое свобода, каждый понимает по-своему.
Таков рецепт любой революции: одним обещают землю, другим - фабрики, третьим - девок и водку, а чтобы благие цели между собою не конкурировали, называют все это обобщенным словом "свобода". Вот за такую свободу и сшиблись горемычные украинцы. Одни, например, за то, чтобы их присоединили к Америке и зарплата называлась уже не "получкой", а "годовым доходом". Другие, напротив, - за то, чтобы их присоединили к России, потому что "┘я уже старая, куда я поеду, а детям трудно, я же понимаю, а вот раньше-то хорошо было, приезжали на каждые праздники, и с Ленинграда, и с Ростова, и все веселились, я столько всего готовила".
Политологи, люди крайне неадекватные (видя банку малинового варенья, говорят не "банка малинового варенья", а "подумаем, кому это выгодно"), пишут в своих газетах: "На выборах в Украине речь идет не о борьбе демократии против абсолютизма, а о борьбе трех финансово-промышленных кланов". Типичный признак первобытного мифологического сознания. Как в гомеровской Древней Греции - сплошные олицетворения и персонификации. Олицетворение Демократии пронзает золотым копьем персонификацию Тоталитаризма. Непонятно только, куда люди делись.
А они никуда не делись, постоят на площади и разойдутся жить дальше. Без всякой свободы, потому что там, где нужно растить детей, любить жену и кормить мужа, свободы бывает не больше, чем трезвых на празднике. Хорошо, кстати, написал публицист Дмитрий Быков. Когда киевские "оранжисты" хвастали перед ним, как много добрых чувств пробудила в них революция: "Ходили донецких кормить, они же там все голодные", - он заметил: "Пьяный человек тоже нередко бывает добр, но вот находится ли он в этот момент ближе к Богу - еще вопрос".
Увы, в жизни все просто. Ближе к Богу пребывает не тот, кого надули "правами", а тот, кто придавлен долгом. Свобода - это сладкий сон повседневности, а жить приходится наяву. Американские политтехнологи, планировавшие "народные революции" в Сербии, в Грузии и на Украине, не случайно придумали для своих проектов растительные названия. "Растительная жизнь" - значит инстинктивная, бессознательная. Наряжая людей, как елки, в цветные майки и ленточки, они делали ставку на сон разума. А слова "свобода", "независимость", "демократия" вбрасывали в толпу для алиби - чтобы сознание не знало, что оно спит. Чтобы, ратуя за торжество рок-н-ролла, унижение москаля и неизбывную колбасу, студенты и домохозяйки считали себя субъектами истории. Совсем как мы, когда во имя права читать все, что хочется, предавали свою страну.
Есть только один способ не быть обманутым - жить своей жизнью. В общем и целом это называется "либерализм". Однако это слово запятнано. Либеральная идея в нашей стране попала в плохие руки. Во-первых, те, кто утверждал примат личного чувства над историческим и гражданским, подразумевали под "личным" эгоистическое и корыстное. Во-вторых, пафос личного проживания истории был превращен в политический фетиш, ради которого положено голодать, холодать, драть глотку и ложиться брюхом на баррикады. Не идея для человека - а человек для идеи. Точнее, для того, кто эту идею ему навязывает. Как говорит мой товарищ (тот самый, воплощение адекватности), "если ты в чем-нибудь убежден - подумай, кем убежден и для чего". Все хорошее погибает, превращаясь в идеологию. Истина не рождается в спорах. Она предпочитает тишину и покой. Одиночество. Однажды Петр Мамонов в ответ на вопрос "как дела" ответил: "Тихо-тихо стараюсь жить". Это была лучшая в мире лекция обо всем.
В своих выпусках "Внеклассного чтения" (какое счастье, что они перемежаются полосами про Оруэлла и Майн Рида) я стараюсь следовать этой истине. Поэтому они состоят из дневников и писем, зачастую не предназначенных к публикации. Для себя люди писали. А я ворую. Зачем? Для того, чтобы те, кто живут своей сокровенной "нелегитимной" жизнью, поняли: они не являются стыдным исключением из навязываемого "хозяевами дискурса" правила. Они "легитимны", они правы, их много, они - правило. А газетная и телевизионная трескотня - исключение. Вот и неплохо бы нам узнать о существовании друг друга. Чтобы осознанно противостоять глобальной информационной энтропии - то есть унификации, усреднению, и разупорядочиванию жизни. Если интриганы-политтехнологи узнают о нашем с вами существовании, им придется считаться с этой "новой реальностью". Достаточно показать, что реальность "сложилась", и времена не быстро, но переменятся.
Вот это и будет настоящая, единственно возможная революция. Ведь слово "революция" означает вовсе не "переворот", нет. Оно означает "возвращение к исходному состоянию".
