Сергей Шаргунов Еще на журфаке он узнал из телевизора о теракте. "Взрывчатое вещество - гексоген - находилось в мешках из-под черкесского сахара. В подвале были установлены детонаторы. Взрыв прогремел около полуночи, полностью уничтожив девятиэтажный дом". Показывали дом, в один миг превращенный в кучу черкесского сахара. Дождь обильно мочил, а спасатели в оранжевых жилетах выуживали останки среди сахарных крупиц... "Дождь мешает. Сахар слипается", - что-то подобное объяснял телекамерам главный спасатель, дождь шуршал по его капюшону и линиями сбегал по вздутому лицу. Спасатель нервно расправлял липкий от сахара рот.
Сева знал, что соседи у него чеченцы, и дней десять назад видел их перетаскивающими мешки с какими-то синими буквами в квартиру. И сейчас решил, что, конечно, в тех мешках был сахар с гексогеном. Значит, ждать недолго. Он не собирался банально сводить счеты с жизнью, но палец о палец не ударил бы для спасения этой жизни.
Локотков печатал высокий шаг, вскидывая "мартинсы", каждым взмахом модной обуви выбивая зубы невидимому просителю, преклонившему колени в блеске луж и мути ночного чада. Он любил ледяную погоду, только бы сверху не валилась всякая липкая гадость. Но дождь кишел повсюду.
У подъезда встретило оживление. Скопление граждан, сторожащих жилище.
- У нас растут дети! - метнулось истеричное, женское из темноты.
- А у меня внуку на следующий год в школу, - ответно покатился говорок пенсионерки.
- У нас дети растут. Мы никуда не уйдем! - зашумел тесный хор дождливых идиоток, здесь, под козырьком подъезда, в полпервого ночи, в сырости осени.
Деловито и значительно прокашлялись несколько мужчин, кто-то закурил, красные огоньки караула.
- Вы куда, молодой человек? - перерезала путь Локоткову тетка в синем плаще, насквозь полном вод.
У нее были крупные, неприятно круглые пуговицы на этом плаще, пуговицы - сырое дерево. Сырая волосятина под животом и белая икра правой ноги с жирной родинкой были у нее там, под плащом и прочими огородными штанами.
- Да это НАШ. Это Севка, с четвертого... Помню еще махоньким, а вот как вымахал... - запела пенсионерка, только что оплакивавшая внука, и умильная слюнка осатанело отлетела от ее нижнего зуба, минула дождливую территорию и осела на щеке у Локоткова.
Подмигнула лампочка подъезда.
- Вот за них-то мы здесь и стоим... - вздохнула другая, плохо различимая старуха.
- А ты бы, парень, не дурью маялся, а тоже постоял бы? - поигрывая словами, как кожей ремня, произнес какой-то мужчина отцовским голосом.
- Ага, - подтвердила анонимная баба-яга.
Немой герой вошел в подъезд.
Он, конечно, мог предупредить этих жильцов о той опасности, которая дышала им в затылки. Порадовать припадочных кликуш и суровых курильщиков известием о мешках, складированных чеченцами на четвертом этаже, в квартирке как раз напротив локотковской. Но был нем.
Между тем решил побеспокоить чеченских соседей. Он и вопрос к ним заготовил: "Сахарку не отсыплете?" Никто не открыл.
Сева стоял у темного окна, полный мучений. Подумал даже позвонить Полине и признаться ей очень юным голосом: "Этой ночью меня взорвут, Полина". Что она, интересно, скажет? Рассмеется на том краю города и кинет: "Слишком романтично..."
Постоял, покурил в открытое окно, потушил свет и забрался в постель. Локотков жил на улице Дружбы. И, уже взорвавшись, разлетаясь в клочья дочиста, вдруг представил, как обыграют название его улицы журналисты...
Взорвавшись, Локотков превратился в ничто, в воспоминание.
"ПОЛИНА МИЛАЯ МОЯ, БЕЛАЯ СТЫДОБА, НЕЖНО БОЛЕЕТ", - плыли в мальчиковой голове странные слова. Он приезжал лечить девочку, у которой тяжело горело горло, и давал ей мягкий тягучий мед с ложки. Полина смотрела талыми глазами и моментально сглатывала медок, закусывая глоток водки.
Однако он всего лишь заснул. Враждовавший со сном, впервые отлично выспался, когда весь город ждал очередного взрыва. Видимо, сработали нездоровые фантазии, потому что взрыва так и не последовало - ни в ту ночь, ни на следующую.
