Лев Пирогов Лет десять назад я был в гостях у одного художника. Художник средненький, дружбы мы особенной не водили, и в мастерской этой я оказался случайно. А вот слова его запомнил на всю жизнь. Он сказал: "Думаешь, эта картина паршивая? А я, знаешь, как счастлив был, когда ее писал!.." Так состоялась моя первая встреча с эстетической категорией Великого Своего.
Великое Свое на первый взгляд не имеет социальной и эстетической значимости за пределами нашего интимного опыта. Это могут быть каракули ребенка, письма матери или ветхая записная книжка деда, в которую он гимназистом переписывал слова модных романсов. "Мелочи", за которые мы готовы порвать. А точнее - не дать измерить их общим аршином.
О Великом Своем замечательно сказал Андрей Горохов: "Если кто-то напишет, что все развитие мировой цивилизации вопит о том, что письма вашего деда - это графомания, не претендующая на статус культурно значимого артефакта, то вы просто надувайте щеки и в морду! в морду! за такие слова - в морду! за деда! за Бородинскую битву! за крейсер "Варяг"! Что, панфиловцы, которые с гранатами шли под танки, тоже были графоманами современной войны?! Тут вообще не о чем разговаривать. С такими не разговаривают. Я полагаю, что некоторые вопросы решаются конкретной волей решающего".
Сталкиваясь с этикой, эстетика либо уступает, либо превращается в зло. Можно доказать художнику, что тот плох, но кому от этого будет лучше? "Искусству"? Но что такое искусство? Гипсовая Фемида, о которой сказано "да погибнет мир, лишь бы восторжествовала юстиция"? Для многих - да, именно так. Искусство - это закон, перед которым все должны быть равны, и отчаявшаяся мать и лыбящийся в телекамеры олигарх.
Проблема, однако, в том, что законы всегда кто-то пишет. А значит, "власть закона" кому-то принадлежит. Мы, конечно, догадываемся, кому. Со скидкой на "постиндустриальную цивилизацию" можно сказать и так: тому, кто владеет знанием. Люди не равны перед знанием: у одних оно есть, у других его нет. Но это неравноправие компенсируется "конкретной волей решающего".
Знание есть инструмент насилия. Критик вершит его во имя своих убеждений, но когда говоришь "я убежден", нелишне задуматься - кем убежден и для чего. У всякого дискурса есть хозяева. И вот что парадоксально: владение оружием ослабляет дух. Того, кто привык выигрывать войну, нажимая на кнопки, можно уничтожить пинком в зубы - ему неведомо искусство "пустой руки".
В современной литературе все как в большой жизни. "Первый" и "третий" мир. Высокотехнологичная цивилизация официальной культуры - и первобытное общество меча и орала. У первых есть нормативная эстетика и тисненые переплеты. У "третьих" - энергия веры и неубитые культурным фетишизмом эмоции. И "конкретная воля", да.
А план был такой. Посвятить газетную полосу тем книгам, которые дороги нашим авторам не тем, что вышли в 2004 году, и не тем, что в них написано, как прекрасен этот мир, и как с этим бороться. Просто их когда-то читали и были счастливы, а теперь они заперты в шкафах, кажется, навсегда, но стоит лишь вспомнить, и сердце начинает приятно плавиться в лужице Великого Своего.
Я пытался соблюсти газетную мимикрию: воспроизвести репродукции обложек и других особо выдающихся мест (дарственная надпись, оборванная страница, собственноручно дорисованная картинка). Но конкретная воля решающих смяла этот мой трусоватый план. Светлана Кузнецова написала о том, что детство можно прожить вовсе без книг, а значит, и без обложек. Дмитрий Горчев прислал страничку из "Незнайки на Луне" в жирных пятнах с лаконичным комментарием: "Вот в этом месте я всегда бросал чтение и шел на кухню искать в сковородке котлету или что там матушка, неизвестно, оставила".
И это глубоко правильно. Я надеюсь посвятить подобным историям несколько летних выпусков "Чтения". Пишите в адрес редакции или по электронной почте: levpir@rambler.ru. Пусть получается нелепо, наивно и простодушно - главное, не сомневаться и не оглядываться. Не человек для газеты, а газета для человека! Начальство в отпуске. Так победим.
