Сергей Шаргунов Что сейчас модно в литературе? «Конкретно рулит» реализм. Если точнее, торжествуют социальные и политические темы.Ведь мода переменчива. И часто дарит возвращение, казалось бы, пройденного.
Недавно эту тенденцию ловко уловила премия «Национальный бестселлер», где в коротком списке из шести произведений лишь одно было «просто искусством», остальные либо про посадку бизнесмена («Сажайте и вырастет» Андрея Рубанова), либо про гротескные кувырканья плотоядных элит («2008» Сергея Доренко), либо про будни обновленного бомбиста («Санькя» Захара Прилепина) и т.д.
Социальная тема в русской литературе – это Оксана Робски, это Сергей Минаев и другие, другие. И это прежде всего – жизнеописание героев нашего времени, тех богатых, которые тоже скачут и плачут. То есть собственно показ российских реалий через авантюристичные и роковые фигуры бледного Печорина с перстнем и мелированной Беллы, поселенной в замке на Рублевке.
Лишний человек, этот новый Печорин с Рублевки... Не будь он состоятелен и крут, он не пережил бы сильных драм и не попал бы в капкан рефлексии. По законам жанра герой должен быть состоятелен, иначе у него резко уменьшаются возможности, пропадает огромное количество функций. Вдобавок такой герой щекочет нервы читателю-нищеброду, а пуще всего середняку. Через такого высокостоящего героя читатель видит себя, свое место на одной из ступенек социальной лестницы и как бы озирает всю лестницу, при этом завидует, злорадствует, примеряет одежды героя.
Политическая тема тоже щекочет нервы. Мог бы я, за книжку Прилепина уплативший 175 рэ, спрашивает себя читатель, кинуть яйцом в большого чиновника и заплатить за это сломанными ребрами, выбитыми зубами и далее сроком? А герой бунтующий и кидает, и платит.
Но новозаветная серьезность прилепинских мучеников – это едва ли не чистое исключение в политической литературе. Все же подловатую катавасию затруднительно описывать без сатиры и цинизма, в чем последнее время преуспевает Александр Проханов.
Герои Проханова привлекательны актуальной узнаваемостью и феерической разнузданностью. Если прилепинский герой – серьезен, то мы понимаем, что это серьезность одинокого ручейка, сектанта, та же, какая есть у скина или ваххабита. А в целом политическое пространство невозможно описывать с пафосом и надрывом.
Именно поэтому прохановский «Теплоход Иосиф Бродский» плывет хоть и к радуге, но по реке нечистот и крокодилов, и мальчишка-нацбол, прикованный к мачте, воспринимается не как праведный мученик, а как еще один агент того уродского абсурда, который являет современная действительность.
И все же – почему? Отчего в моде социальность и политичность?
На это есть множество ответов, уйма версий. Например, угасание политики аукается ее расцветом в книгах. Некоторый «зажим» в области СМИ оборачивается вольнодумством и показными вызовами в прозе. И такую прозу начинают с аппетитом поглощать...
Да и какая еще литература может найти признание и интерес?
Кроме детективов, глотаемых в поездах, читателя способна привлечь литература «про жизнь», про борьбу, про ближайшее будущее страны, про элиту, причем как деловую с ее рублевским досугом и нависшими дамокловыми мечами киллеров и ментов, так и политическую с ее не менее рублевским досугом и не менее тревожными эксцессами и перспективами. То есть усиление социально-политической составляющей в литературе – это попытка самой матушки литературы отыграть хоть часть аудитории у акул прессы, кино, интернета...
Успех социально-политической линии в литературе можно понимать и с позиций наращивания «среднего класса». Обзаведясь первым жирком, гражданин испытывает зависть и пытливый интерес по отношению к тем, кто, как правило, его выше и толще, то есть к «общественным деятелям», они же герои книг, плюс, приподняв голову от навоза унизительной повседневности, начинает задумываться о прекрасно-абстрактных категориях вроде «общества», «власти», «партий», «эпохи», да и просто обнаруживает в себе силы для чтения и расширения умственных горизонтов.
Акцент на социальности и политике, сделанный современной русской литературой, кто-то объяснит и тем, что Россия выздоравливает, сосредотачивается, что она Обретает Идеи, а последнее невозможно без прочувствования и осмысления житья-бытья.
Однако какие бы ни звучали толкования, вопрос в другом: это преходящая мода или глубинный выбор России? Вопрос непростой, из серии: кто мы – сырьевая империя или сырьевая провинция, пан или пропал?
Схлынет ли нынешний интерес к названным темам, зависит не от писателя и не от читателя. А от героев книжек – политиков, бомбистов и бизнесменов. Литература как отражала, так и продолжит отражать общественные процессы. Мода на политику может утвердиться еще на «какие-нибудь» семьдесят лет, а может быть отменена – в приказном порядке, или вдруг сменится модой на эротические горения и богоискательство...
Каким будет литературный мейнстрим, мы увидим. Сезон 2006/07 подведет нас к 2008 году. И эта дата будет показательна для литературы.
